декадентское.
А публике это-то и нравится. Им кажется, что если непонятно, то в этом-то и кроется самая мудрость. А между тем, когда мне Андреев рассказывал содержание, то выходило что-то хорошее ‹…›[257].
24 мая 1910 г.
По поводу выраженной мной надежды, что Л. Н. возьмется теперь за художественные работы, он сказал:
– Я был бы очень рад, если бы мне удалось осуществить то, чего вы так от меня хотите, и написать художественное. У меня есть замыслы. Но нужна еще достаточная внутренняя потребность. Во всяком случае, ce n’est pas la bonne volonté gue manque[258].
18 июня 1910 г.
Говорили о современных писателях:
– Куприн – настоящий художник, громадный талант. Поднимает вопросы жизни более глубокие, чем у его собратьев: Андреева, Арцыбашева и прочих… Но нет чувства меры. Знание и любовь развращенной городской среды, как у Семенова – крестьянской.
19 июня 1910 г.
Л. Н. – Необходимо (глупое слово) – вдохновение. Такие моменты, когда превосходишь себя вчетверо. Так и во всем, и в искусстве.
23 июня 1910 г.
Л. Н. – Я думаю, что музыкальные впечатления никак нельзя описывать. Чувствуешь и чувствуешь. Когда говоришь, что чувствуешь то-то и то-то, – это не то. Нельзя выразить. И лучше не пытаться.
Лето 1910 г.
Л. Н. (после баллады Шопена, сыгранной, кажется, в Ясной А. Б. Гольденвейзером, от которой Л. Н. был в восторге):
– Но это совсем не верно, что музыка изображает что-то. Просто – само по себе. Нельзя определить словами.
– Только выражение чувства?
Л. Н. – Нет, и этого не могу сказать. Просто – невозможно выразить словами действие музыки[259].
Лето 1910 г.
Л. Н. (после особенно тронувшего его исполнения А. Б. Гольденвейзером баллады Шопена):
– Когда играют, у меня всегда художественная жилка просыпается. Это совсем особенное, совсем особенное средство общения с людьми.
Лето 1910 г.
Л. Н. (про «Тита» Арвида Эрнфельда[260]). – «Тит» – нехорошо. Выдумано, не живое. Слишком много картин, лиц, нагромождено. Но я к драматическим вещам очень строг. (С грустью в голосе.) А мне хотелось, чтобы понравилось.
7 октября 1910 г.
Я сказал Льву Николаевичу, что при хорошем духовном состоянии и пишется легко, и пишешь только то, что надо. Л. Н. заметил:
– Когда очень хорошо на душе, то так хорошо, что ничего и писать не хочется.
М. В. Нестеров
Из книги «Давние дни»
«… Вот уже третий день, как я в Ясной Поляне[261]. Лев Николаевич, помимо ожидания, в первый же день предложил позировать мне за работой, также во время отдыха. Через два-три часа я сидел в его кабинете, зачерчивал в альбом, а он толковал с Бирюковым (его историографом).
Из посторонних сейчас в Ясной нет никого. За неделю же до меня был Леруа-Болье[262] и нововременский Меньшиков, которому жестоко досталось от старика: за завтраком завязался спор, кончился он тем, что Лев Николаевич, бросив салфетку, вышел из-за стола, а Меньшиков в тот же день, не простившись, уехал из