бюргерство заявило во всеуслышание о своем банкротстве: оно хотело иметь дело уже не с землей, а только с небесами», – отмечал Меринг. Меры же абсолютизма, воцарившегося после Тридцатилетней войны, не могли освободить душу народа от этого кошмара. Напротив, абсолютизм старался еще закрепить его, так что в продолжение более чем столетия массы совершенно отчаивались, что на земле когда-нибудь взойдет лучшее будущее. Земля стала долиной скорби. Религиозные общины братьев и сестер, всюду возникавшие в XVII веке, эти похотливые отпрыски сектантства, были продуктом этого всеобщего отчаяния.
Было бы необычайным чудом, если бы в такой политической и социальной обстановке остался неподкупленным хотя бы какой-нибудь один орган государства. А таким органом государства был последний ночной сторож. И, конечно, такое чудо не произошло. Так как каждый чиновник покупал свое место, то пользоваться его услугами можно было тоже только за деньги. Отсюда само собой вытекало, что – ограничимся лишь областью правосудия – оберегались всегда права того, кто больше платил. Поэтому только негодяям жилось хорошо и только они были в почете. Человек же с характером легко подвергался подозрениям, проявлять характер даже считалось преступлением и каралось соответствующим образом. Когда военные советники Коелльн и Гербони восстали против вышеописанной «германизации» Польши, то первый был немедленно разжалован, а второй, не желавший прекратить своих нападок на мошенников, был брошен в магдебургскую крепость за «недозволенные связи, клонившие к расшатыванию порядка и тишины».
Не мешает здесь прибавить, что там, где городские республики[15] исполняли те же функции, устанавливались те же формы абсолютного режима, приводившие к тем же моральным последствиям. Достаточно указать на Венецию, абсолютистское правительство которой не уступало по своей жестокости в XVII и XVIII веках Франции и Германии.
Резюмируя все сказанное, мы приходим к заключению, что история абсолютизма была великой трагедией европейской культуры, и мысль, что для большинства народов этот скорбный путь был исторической неизбежностью, может служить лишь ничтожным утешением. Тем отраднее факт, что дни абсолютизма ныне сочтены во всех странах и что ввиду коренного изменения исторической ситуации даже временное возрождение его господства невозможно.
Если вы спросите, какие же причины обусловили жестокость методов абсолютизма и почему эта жестокость всегда была неразрывно с ними связана, то следует ответить: как то, так и другое – как грубое присвоение власти, так и не менее грубое использование этой власти вплоть до последних дней ее существования – вытекало из вышеизложенных предпосылок исторического положения вещей. Возникновение абсолютизма было, несомненно, исторической необходимостью, а образование центральной политической власти было даже значительным прогрессивным явлением.
И, однако, абсолютизм не был органическим образованием.
Это