солдаты. Ночью деревня перешла в руки Красной Армии. Увидев наших солдат, я закричала, они открыли сарай. У меня очень сильно заболели глаза, когда я увидела яркое солнце. Дом наш полностью сгорел. А на снегу во дворе кругом были отпечатки волчьих лап. Со всей деревни только я и еще несколько человек остались в живых, остальных немцы расстреляли. Меня отправили в детский дом.
Прошло много лет. Я вышла замуж, со своим мужем, геологом, жила на Урале. Иногда вместе с ним я ездила в поисковые экспедиции. Во время одной из них мы подобрали маленького волчонка. Может быть, его мама погибла, может быть, еще что-то случилось, но он был один, бедный и несчастный. Помня мою дружбу с волком, мы оставили его у себя и назвали Волчок. Это был самый верный и преданный друг. Он долго жил вместе с нами. Я никогда не забуду как мне, маленькой девочке, волк приносил еду.
Санитарка
Часть первая
Анонс этой истории, которая еще не была написана, но вот-вот должна была появиться, я рассказал в интервью для журнала «Арт-габарит». Честно говоря, тогда это был только костяк, только основа этого рассказа. Несколько разговоров со старушкой, вид котенка, у ее ног. Вроде бы обыденная картина. Из разрозненных воспоминаний, из личных наблюдений получилось то, что я и представляю вашему вниманию.
«Мне всего лишь 13. Но я не могу сидеть дома, когда под Сталинградом идут бои, когда постоянно бомбят нашу нефтебазу и зарево пожарищ видно на много километров. Я не могу сидеть дома. Я должна что-то делать, как-то бороться, чем-то помочь. Вот еще один госпиталь появился в Камышине. Пойду ухаживать за ранеными. Возьмут, не откажут. Я ведь сильная, не по годам рослая. Нас с сестрой всегда считали одноклассницами, хотя она старше меня на пять лет.
Хмурый серьезный врач, начальник госпиталя, сидит за столом и что-то пишет. Вид суровый, напряженный. Только подойдя к столу, я поняла, что он заполняет похоронки. Еще на подходе к госпиталю я заметила несколько десятков тел, завернутых в простыни. «Это, наверное, на них», – мелькает у меня в голове. Сейчас он оформит все бумаги, и умерших людей увезут на братские могилы. Не на отдельные могилы, где каждый может поговорить со своим родственником, а на братские, где на всех – одна общая плита со списком фамилий. Жутко от этого становится.
Вот я стою напротив него. Он заполняет формуляры, бланки, похоронки. Лицо серьезное, хмурое. А я стою и молчу, жду, когда он обратит на меня внимание. В это время он отрывает взгляд от бумаг и пристально смотрит на меня:
– Тебе чего?
– Дяденька военврач! Можно я здесь у вас буду? Хоть санитаркой, хоть нянечкой.
– А сколько тебе лет? – хмуро спрашивает он.
– Шестнадцать, – ни на секунду не задумываясь, отвечаю я.
– Сейчас придет старшая медсестра и скажет, что тебе делать, – и он снова уткнулся в бумаги, как будто меня и не существовало рядом.
Дверь за моей спиной скрипнула,