сейчас сдохну, – выдавливает Том, когда пара застывает у двери. – Похорони меня… возле булочной на Бигили-стрит. Там самые лучшие пончики…
– Соберись, толстяк! Мы возьмем этого ублюдка, и тогда ты затмишь даже своего прославленного папашу.
– Захожу, милая, – неожиданно выпрямляется Том.
Струи чертового дождя хлещут по его лицу, но он словно их не замечает. Мужчина, который только что подыхал от нехватки воздуха, теперь улыбается и даже пытается втянуть толстое брюхо.
– Ты чего делаешь? – шипит Джулиан, когда Том бесстрашно берется за ручку старой двери. – А ну отпусти сейчас же! Я войду первая!
– Ты не слышишь, Джули? Этот голос, похожий на райскую музыку, зовет меня. Она зовет меня…
На лице мужчины появляется улыбка блаженства, словно семь тайских массажисток делают ему приятно. Детектив еле сдерживает руку, чтобы не залепить ему хорошую оплеуху.
– Возьми себя в руки, Том! Нет никакого голоса.
– Есть, ты просто не слышишь. Ты слишком напряжена, Джули. Голос говорит, что я создан для любви и… она зовет меня. Я иду… пока, Джули.
Увы, как не пытается худенькая девушка отцепить руки своего непутевого напарника, этот мешок сала оказывается сильнее. Он с неожиданным проворством проскальзывает внутрь дома, отталкивает Джулиан так, что та перелетает через ступени и шлепается в лужу и без того промокшей задницей.
Дверь захлопывается и изнутри слышится зловещий смех.
Этот смех преследовал Джулиан на протяжении последних двадцати лет. Он ей снился в кошмарных снах, когда она просыпалась от собственного крика, или оттого, что постель была мокрой. Это был смех гиены, которой наступили на яйца. Это был скрип ножа по стеклу, когда маньяк подходит к своей жертве. Это был смех убийцы её родителей.
Забыта боль в пятой точке – её вытеснила ярость. Траурной вуалью злость застилает глаза. Он там! И Том там. А она снаружи.
– Держись, жирдяй! – кричит детектив Джулиан.
Оскальзывается на слизи и разбивает нос о ступеньку. Яркая вспышка перед глазами. Боль? Молния? К черту всё. Сейчас нужно попасть внутрь и настигнуть хохотунчика. Арестовать этого смешливого мерзавца!
Дверь оказывается закрыта. Ручка настолько склизкая, словно её только что вытащили из болотного ила. Кулаки бьют в дверь. Капли стучат по макушке. Сердце колотит в грудную клетку. Дорога каждая секунда! Неужели она потеряет и этого неуклюжего недотепу? Хоть он и толстый и крови в нем много, но долго он не продержится.
Раздается пронзительный крик! Такой можно услышать, когда кастрируют кота без наркоза. Неужели Тома тоже лишают мужской гордости?
Детектив Джулиан Дав недаром имеет черные унты по борьбе нанайских мальчиков: бедра напружиниваются, икры превращаются в камень, толчок носками, и она взмывает свечкой над ненавистной дверью. Череда быстрых ударов сделает честь безумному барабанщику, а ведь она бьет ногами.
«По перрону рассыпали горох» – так она называет свой коронный