и уздечку, однако мустанг продолжал стоять с опущенной мордой, оттопырив нижнюю губу, – вид у него был удивительно глупый. Но стоило мне отойти от него, он встрепенулся, почуяв свободу, и неуклюже побежал прочь на подгибающихся ногах.
Глава 4
Питер Грешам
Увидев, как мой конь, держа нос по ветру, удирает, я понял, что он чувствует запах воды, или, по крайней мере, ему так кажется. Поэтому решил поспешить за ним. Вам, наверное, интересно, почему он не мог отыскать воду будучи в седле? Любой, кто хоть немного знает мустангов, ответит – доколе у них в зубах удила, эти создания думать самостоятельно совершенно не способны.
Поначалу я боялся, что бедняга вот-вот опрокинется на бок, но, окончательно уверовав во вновь приобретенную свободу, он мало-помалу стал набирать ход и наконец скрылся из виду за нагромождением каменных глыб, упавших с отвесной скалы, окаймляющей долину.
К тому времени, когда я добрался до этих камней, его и след простыл. На твердой почве, по которой он пронесся, копыта оставили отпечатки не лучше, чем пальцы, постучавшие по броне. Увы, мустанг не стал моим поводырем.
В последний раз взвесив свои шансы на выживание, я понял, что их не осталось. Вместе с конем исчезла и последняя надежда. Теперь проще всего было бы вытащить кольт из кобуры и пустить себе пулю в висок. Спасти меня мог лишь источник, чудом оказавшийся посреди пустыни, или же, что еще более невероятно, появление человека. Но кто мог оказаться на этой непроторенной дороге? Разве что какой-нибудь индеец, отбившийся от племени во время охоты за скальпами.
И все же я не застрелился по той простой причине, что подобный выход казался мне постыдным малодушием, – нельзя сдаваться, пока еще остаются силы. Чувствуя полную безысходность, я отправился по долине, понуро свесив голову.
Не знаю, почему мне вдруг захотелось посмотреть направо, этого не объяснить, но только взору моему неожиданно открылась неправдоподобная картина: у самой скалы я увидел всадника, который сворачивал за угол! На миг грустно подумал, что это конечно же мираж или призрак. Но почему-то от того, как поблескивало серебро на уздечке, все же уверился, что наездник и лошадь – отнюдь не плод моего воспаленного воображения. Я заковылял вслед за ними, размахивая руками, пытаясь закричать.
В тот момент от них меня отделяло не больше двух сотен ярдов. Но вот беда – моя пересохшая глотка смогла издать лишь жалкое сипение. Напрягаясь, я попробовал завопить еще раз, но тут меня сковал новый приступ паники. Всадник скрылся за большущей грудой камней, которой хватило бы на постройку не одного города, оставив меня наедине с неописуемыми страданиями.
От горя у меня подкосились ноги. Если бы я упал, то уже вряд ли смог бы подняться – так и остался бы лежать, намертво придавленный к земле грузом отчаяния. Но каким-то чудом устоял и поплелся к тому месту, где пропало волшебное видение. Лошадь незнакомца огибала завал мелкой рысью, поэтому я смекнул, что, может быть, сумею докричаться до седока, если