эфес шпаги.
Словно почувствовав недоумение спутника, Арамис обернулся к нему и с улыбкой продолжил:
– Поймите, преподобный отец, что это, вероятнее всего, мой последний визит на родину. Сам Господь сподвиг меня на это дело, послав неудачу вашей миссии: душою я был и остаюсь французом, что не мешает мне печься о благе Испании. Поэтому не удивляйтесь моей радости, быть может и чрезмерной.
– Слушаю, монсеньёр, – кивнул иезуит.
Поняв, что генерал всецело поглощён изучением родных пейзажей, он решил было вздремнуть и даже начал уже приводить свой замысел в исполнение, как вдруг негромкое восклицание вырвало его из объятий Морфея.
– Что случилось, монсеньёр? – встревоженно спросил он.
– Там отряд, – отвечал герцог д’Аламеда, указывая на дорогу.
Отец д’Олива высунул голову из экипажа и действительно заметил всадников, стремительно приближавшихся к ним.
– Да это серые мушкетёры, – заметил Арамис ровным голосом, зорко вглядываясь в даль.
Оценив обстановку, он со спокойным видом откинулся на сиденье, жестом велев монаху сделать то же самое. Через минуту экипаж остановился, у самой дверцы раздались цокот копыт и громкое ржание, а некто с гасконским акцентом задорно воскликнул:
– Именем короля!
Величественным жестом холёной руки отодвинув занавеску, Арамис выглянул в окошко и произнёс:
– Что угодно вам и вашим людям, господин офицер?
– Имею ли я честь говорить с герцогом д’Аламеда? – осведомился молодой человек с такой обезоруживающей улыбкой на открытом красивом лице, что холодный тон Арамиса невольно смягчился:
– Да, сударь, это моё имя. Будет ли мне позволено узнать ваше?
– Барон де Лозен, капитан мушкетёров его величества к услугам вашей светлости. Мне приказано сопровождать вас до Версаля, – представился всадник, отвесив собеседнику изящный поклон.
– Весьма польщён. Его величество оказывает нам большую честь, – учтиво молвил Арамис.
– Равно, как и мне, – отвечал Пегилен, не желая уступать испанскому гранду даже в любезности.
– Я с удовольствием замечаю, что преемником господина д’Артаньяна стал достойнейший дворянин Франции, и к тому же его земляк, – впервые улыбнулся герцог д’Аламеда.
Слегка опешивший Лозен не сразу нашёлся, что ответить этому вельможе, по всей видимости превосходно осведомлённому о положении дел при французском дворе. А когда открыл рот, было уже поздно – занавеска задёрнулась, и герцог воскликнул:
– В путь, господа!
Капитан скомандовал мушкетёрам, и они выстроились двумя рядами у обеих дверец кареты. Сам Пегилен возглавил кавалькаду, направившуюся в сторону сверкающей на солнце громады.
– Ну, преподобный отец, – вполголоса обратился герцог к иезуиту, – что я вам говорил? Такие почести не оказывают послам, с которыми намереваются обойтись, как с вами.
– Ваша правда,