Юлиан Семенов

Майор Вихрь. Семнадцать мгновений весны. Приказано выжить


Скачать книгу

в стену – между двумя старинными картинами предков Тромпчинских.

      – Как вы думаете, за чем будущее, Юзеф? – спросил он.

      – За правдой.

      – Бросьте чепуху пороть. Я задаю вам серьезный вопрос.

      – Я серьезно отвечаю вам, писатель.

      – Перестаньте называть меня писателем, просил вас сто раз. Я же не называю вас пианистом без консерватории или, например, офицером…

      – Почему? Можете называть.

      – Много чести: офицер без армии. В этом все вы, поляки, – нация добровольных безумцев.

      – Мы не такие уж безумцы, – отвлекся Рогальский, – как это может показаться.

      – Безумцы, безумцы, – повторил Трауб, – но не просто безумцы, а добровольные безумцы. Это я вам комплимент говорю. Мы, например, продуманные кретины. Это я о немцах. О себе и о половинке Феоктистова. Великая нация, великая нация! Нация не может быть великой, если она заставляет всех уверовать в это с помощью концлагерей. Признание величия обязано быть актом добровольным. Как выборы. Как наши самые свободные в мире выборы в нашем самом счастливом государстве самых добрых людей, руководимых гением великого фюрера.

      – Господин Трауб, это нечестно по отношению к завоеванным, – сказал Рогальский. – Право слово, нечестно. Вас пожурят, нас повесят.

      – А что я сказал? – удивился Трауб. – Я сказал, что мы – самая великая нация, самое великое государство самого доброго и мудрого фюрера.

      – Важна интонация, – сказал Рогальский.

      – Э, бросьте… За интонацию пока еще не сажают. Если бы я сказал, что мы – нация кретинов, несчастное государство, попавшее в лапы идиота, тогда я первый бы проголосовал за свой арест! Но я-то сказал прямо обратное.

      – С вами день ото дня труднее, – сказал Юзеф, – что с вами, милый писатель?

      – Я не писатель! Я – добровольный наймит с душой подхалима!

      Трауб поднялся со стула и отошел к столику, уставленному бутылками с самогоном. Следом за ним поднялся Юзеф. Он остановился возле Трауба и сказал:

      – Господин военный корреспондент, мне нужен чистый аусвайс для одного друга…

      – Дурачок, – ответил Трауб, выпив, – если я ругаю мое государство и его лидеров, так это не значит, что я готов продавать мой народ, попавший в их лапы.

      – Каждый народ заслуживает своего правительства.

      – Глупо. Значит, вы в таком случае заслуживаете то, что имеете сейчас. Я к вам неплохо отношусь, но спасти от виселицы не смогу: Геббельс меня теперь не любит. Не лезьте в кашу. Выживите, это будет ваш долг перед родиной. Чтобы ей служить, надо уметь выживать. Побеждает выживший. Погибший герой обречен на забвение, выживший трус может стать живым героем, когда кончат делать пиф-паф друг в друга.

      – Это вы красиво говорите, Трауб, – задумчиво ответил Юзеф, – но только мы боремся против вашего правительства, а ваш народ ваше проклятое правительство поддерживает.

      – Я в своей прозе всегда вычеркивал эпитеты. «Проклятое» – это эпитет. Двадцатый век смял человека. Сейчас все будет решать – помимо