заново присмотрелся к Славину, сделал это нескрываемо, как-то по-торговому оценивающе…
– По одежке встречаем, – заметил Славин. – Если он ворует этот самый «Салем» или у фарцовщиков покупает – накажут, а коли по закону – какое наше дело? Каждый сходит с ума по-своему… Да и потом «Салем» вкуснее наших сигарет, у нас не табак, а средство для мора паразитов.
– Вы знакомы с ним, что ль? – настороженно спросил кадровик.
– Пока нет. Почему, кстати, вас это интересует?
– Потому что он ваши слова повторяет…
– Значит, думает, – сказал Славин. – Вернемся к бестактности Иванова по отношению к профессору Яхминцеву…
– Мне кажется, Голташвили – повод, товарищ Славин…
– Меня зовут Виталий Всеволодович. Но это – для вашего сведения…
– Сюда уже сообщили… Так вот, Виталий Всеволодович, мне кажется, что свара между Ивановым и Яхминцевым имеет дальние корни… Помните, у нас кибернетику называли буржуазной лженаукой?
– Еще бы.
– А Яхминцев в начале пятидесятых был среди тех, кто громил кибернетику, со всего маху рубил, хоть молод был, только-только в науку входил, на том антикибернетическом гребне его и вынесло наверх, но потом он вовремя сделал шаг в сторону…
– В молодости играли в баскетбол? – поинтересовался Славин.
– Было, – удивленно ответил кадровик. – Как определили?
– «Шаг в сторону» – спортивный термин… Ну, и как Иванов отнесся к тому, что его не пустили на конгресс в Будапешт?
– Сначала ярился, а потом махнул рукой: «Это не мне надо, а науке, хотите плесневеть – плесневейте!» Отпуск взял и на Чегет уехал, кататься с гор. Вернулся оттуда с какой-то латышкой, та пожила у него неделю, и снова – один.
– Иванов не разведен?
– Нет.
– Почему?
– Мать у него… Старушка старорежимная… Категорически против разводов, каждый день в церковь к заутрене ходит…
– Сколько ей?
– Семьдесят восемь… А отец у него был статским советником, командовал железной дорогой в Сызрани… Тридцать седьмой год…
– Реабилитировали?
– Да. Подчистую.
– Вы позволите мне поработать с личным делом товарища Иванова?
– У меня посидите?
– Пожалуй.
– Что-нибудь случилось? – поинтересовался кадровик. – Чепе?
– Чепе, хотя ничего не случилось, – ответил Славин. – Просто обидно, если стоящего человека не пустили на конгресс, ущерб для науки, в этом он прав.
Генерал слушал молча, играя разноцветными карандашами, зажатыми в левой руке; не перебил ни разу, даже когда Славин прибегал к эпитетам, рассказывая о талантливости Иванова, стремительности мышления, неожиданности оценок (эпитетов не любил, предпочитал оперировать фактами), не сделал ни одной пометки, хотя обычно что-то записывал в блокнот; когда Славин замолчал, несколько рассеянно поинтересовался:
– И это все?
– Да.
– Как я могу заключить из вашего