петь колыбельную, милиционер спросил:
– А на том языке, что Торрес поет, можешь?
– Нет.
– Эх, очень я обожаю, когда не по-русскому поют, но чтоб со слезой, по-нашему. Торрес и Бернес – нет для меня лучше певцов, душой поют, не горлом!
Ночью милиционер улетел, а на его койку и раскладушку, поставленную около двери, поселили двух уголовников, освобожденных из заключения. Один из них зашел в комнату струмилинского экипажа и спросил простуженным голосом:
– Пилоты, продажного спирту нет?
Струмилин, читавший сказку Сент-Экзюпери, ответил шепотом:
– Тише вы, люди спят!
– А спирту, спирту нет?
– Нет спирту, идите спать.
– Адью, – сказал уголовник и осторожно прикрыл за собой дверь.
Утром уголовники согнали с кровати какого-то старика, летевшего из Якутска к дочке в гости на зимовку, купили в магазине коньяку «Йонесели» и начали пить. Они пили отвратительно и так же отвратительно закусывали. Они пили не глотками, как все, а выливали содержимое целого стакана в горло без глотков, сразу. А потом ели консервы – рыбу в томате – руками, капая на простыню и одеяло. Когда один из пассажиров сделал им замечание, уголовники стали смеяться и громко рыгать. А потом они стали издеваться над всеми пассажирами.
– У тебя нос длинный, – говорили они одному и щелкали его по носу.
– А у тебя курносый, – говорили другому и тянули его за нос. – Закон курносых не любит.
Пассажиры молчали. Богачев, оставшись после завтрака в комнате один, слушал происходившее за перегородкой и тяжело сопел.
«Что же они молчат, как кролики? – думал он. – Один раз дать по физиономии – и все станет на свои места».
– Ты, мордастый, – продолжали куражиться уголовники, – пойди в магазин, купи нам коньяку.
Богачев вскочил со своей койки, рывком открыл дверь и гаркнул:
– А ну, прекратить хулиганство!
– Этому гражданину надоело, кажется, жить, – сказал один уголовник другому. – Коля, подержи мой макинтош… Летчик, не вмешивайтесь в чужую жизнь.
– Если еще раз к кому-нибудь пристанете, шею сверну, – пообещал Богачев.
– Шею сворачивать нам нельзя. Мы исправились. Мы тогда, летчик, посадим тебя на десять суток за хулиганство и за оскорбление.
Двое пассажиров, воспользовавшись этим разговором, быстро ушли из комнаты. Осталось три человека: старик и два молоденьких парня.
– Дед, – просили уголовники, когда Богачев вернулся к себе, – станцуй нам падеспань, а мы тебе похлопаем.
– Да что вы, ребятки! – сказал дед. – Не надо.
– Танцуй.
– Не умею я…
– Танцуй, падла!
Богачева подбросило. Он ворвался в соседнюю комнату, и через минуту один из уголовников лежал на полу с разбитым лицом, а другой, стараясь вырваться из рук Богачева, выл:
– Ой, пусти, пусти, пусти!
Богачев со всего размаха швырнул его на пол.
– Еще раз начнете – изуродую!
Из комнаты выскользнули два паренька и старик. Богачев снова ушел к себе и лег на койку. Через несколько минут к нему