Со стороны это было очень смешно. Это очень смешно, если не видеть лошадиных глаз. В них застыла такая смертная, невысказанная тоска, что Струмилин даже закурил, хотя еще в Москве перед вылетом дал себе зарок никогда не брать в рот папиросы.
– Не бейте, – попросил он Тихона Савельевича, когда тот в исступлении начал колотить кулаками по крупу самую последнюю лошадь – большую добрую кобылу с длинной гривой, – не надо ее бить, давайте мы ее по-хорошему заведем.
Струмилин достал из портфеля пачку сахару, открыл ее и стал кормить кобылу с ладони.
– Мы ее по-хорошему уговорим, – приговаривал Струмилин. – Давай, лошадка, не бойся, заходи к нам в гости. Мы же здесь летаем и совсем не боимся.
Струмилин долго уговаривал лошадь, но она так и не пошла за ним в самолет.
Володя Пьянков уже несколько раз поглядывал на горизонт, становившийся все синей и синей. Иногда проносился ветер – он шел длинными стрелами, и там, где он проходил, штопорился снег. Богачев понял его: Володя боялся, что погода сломается и придется сидеть здесь, вместо того чтобы вырваться на Уединение, отвезти злополучных лошадей, а там уже уйти с транспортных перевозок на обслуживание науки.
Богачев смотрел, как Струмилин бился с лошадью и кормил ее сахаром. Он долго наблюдал за Струмилиным, и чем дальше он наблюдал за ним, тем приятнее ему становился командир.
«Он очень добрый, – думал Богачев, – оттого и ворчит на нас. Ворчат только добрые люди. Злые молчаливы и улыбчивы».
Богачев подошел к Струмилину и попросил:
– Павел Иванович, разрешите, я попробую?
Богачев зашел на доски, взял лошадь за повод, обмотал его вокруг кисти и, чуть не падая на спину, потянул лошадь в самолет. Лицо его сделалось красным.
– Не надо так сильно, – попросил Струмилин, – осторожнее, Паша, мы и так знаем, что вы сильный.
Богачев еще туже натянул повод, и лошадь пошла за ним, то и дело закрывая глаза.
Когда лошадей привязали, Тихон Савельевич попросил Богачева:
– Вы там осторожнее, а то товар совсем изнервничается в воздухе-то.
– Довезем, – пообещал Богачев и помахал начальнику порта рукой.
Тихон Савельевич отошел в сторону, Володя запустил моторы, Богачев захлопнул люк, запер его и пошел на свое место – справа от Струмилина.
– А ну-ка, взлетайте, – вдруг сказал Струмилин, – я погляжу, как вы это делаете.
Сегодня он решил в первый раз дать ему штурвал. Богачев поудобнее уселся в кресле, расстегнул кожанку, достал из бокового кармана платок и вытер лоб. Все это он делал спокойно, без рисовки, и Струмилину понравилось, что он вел себя так.
Богачев развернул самолет и посмотрел на след от левой лыжи. Ее немного распороло во время какой-то посадки, и Струмилин очень волновался, как бы ее не разворотило совсем. Достаточно было попасться на взлетной площадке хотя бы одному камешку, и лыжу разворотит, а это плохо, потому что самолет может опрокинуться.
– Вроде без изменения, – сказал Богачев Струмилину, показав глазами на след лыжи.
– Хорошо.
– Можно идти?
– Спросите диспетчера.
– Сначала