собравшихся находился только один мужчина – Расселл представил его как Джеффри Маннинга. По мнению Тремейна, ему было лет двадцать пять; грубые черты и широкая кость этого молодого человека с тихим голосом не давали никаких оснований назвать его красавцем, однако он располагал к себе искренней улыбкой.
Бесспорно, на нем сказывалось то же напряжение, которое охватило присутствующих, но, несмотря на это, его обаятельная улыбка на время рассеивала ощущение натянутости, и разговор велся свободнее, не так скованно, как раньше. Мордекаю Тремейну всегда импонировала молодость, и он сразу проникся к Маннингу симпатией. Ему пришлось напомнить себе: со стороны следователя, занятого поисками истины, неблагоразумно строить суждения, полагаясь на первое впечатление и личные предпочтения.
Та же самодисциплина потребовалась ему в отношении к девушке, сидящей на подлокотнике кресла, к которой пристроился Маннинг. Филлис Голуэй, привлекательная брюнетка, обладала внешностью того типа – как правило, неудачно называемого «свежей и неиспорченной», – жертвой какого был склонен пасть Мордекай Тремейн. Слишком уж близка она оказалась к очаровательному, бережно хранимому в сердце идеальному образу дочери, которую он хотел бы иметь.
Сейчас Филлис Голуэй хмурилась, но это не портило ее внешности. Мордекай Тремейн думал, что она просто прелесть.
– Это трудно, – с сомнением произнесла Филлис, – решить, как лучше поступить. А вы как думаете, Полин?
Вопрос был адресован женщине, сидящей напротив нее. Тремейн ловил себя на том, что слишком уж часто поглядывает на Полин Конрой. Если красота Филлис Голуэй была типичной для пылкой и благоуханной молодости, то внешняя привлекательность Полин Конрой принадлежала к виду, который наилучшим образом описывает избитое слово «эффектная».
В ней чувствуется, решил Мордекай Тремейн, нечто большее, нежели просто жизнь. Бесспорно, она красива, но ее красота чуть более очевидна, чем подразумевает хороший вкус. Темные волосы, подвитые на концах, едва достающие до изящных плеч и при каждом повороте головы открывающие стройную шею, были жгуче черными. Безупречная кожа, яркие живые глаза, затененные длинными ресницами, способными трепетать, вызывая неизъяснимое волнение, полные алые губы, обнажавшие в улыбке ровные белые зубы, напомнили Мордекаю Тремейну глянцевый снимок в журнале о кино.
«Фотогеничная». Это слово вспыхнуло у него в памяти словно по щелчку затвора фотоаппарата. Она Голливуд со всеми его атрибутами: томная грация на фоне бархатной роскоши.
Неудивительно, что она производит такое впечатление. Полин Конрой – актриса, но пока не звезда; еще не ослепительное светило на небосводе, сияние которого притягивает к билетным кассам восхищенные толпы, но обладающая амбициями и снедаемая желанием взобраться по крутым склонам к обиталищу ангелов.
А это означало, что Полин Конрой постоянно работает на публику – точнее, непрестанно переигрывает, чтобы привлечь к себе внимание.