ответила. Он вздохнул и пошел в спальню. Она сидела возле спящего Уолта, накинув на себя длинный халат.
– Что ты? – спросил он.
– Ничего, – ответила она, – говори, пожалуйста, тише, мальчик еще должен спать полтора часа…
23.59
Машина теперь спускалась вниз – по узкому ущелью. Ветви огромных деревьев срослись над дорогой, и поэтому казалось, что путь шел через тоннель.
– Можешь включить фары, – сказал Ситонг, – все равно сверху не увидят.
Шофер врубил фары. Свет метался по громадным стволам диковинных деревьев. Несколько раз Степанов заметил вырезанные на коре большие сердца, пронзенные стрелами. Когда фары осветили еще одно сердце, Степанов попросил шофера остановиться. Он вылез из машины и подошел к дереву. Под сердцем были написаны инициалы и вырезана дата: «17 августа 1967 года».
– Ситонг! – крикнул Степанов. – А что тут пониже написано?
– Там написано: «Понг и Кемпет = любовь», – ответил он, не вылезая из машины.
«В августе здесь особенно сильно бомбили, – вспомнил Степанов, – каждый день по нескольку раз. “Понг и Кемпет = любовь”. “Маша и Коля = любовь”. Только у нас пишут не “и”, a “+” «Маша + Коля = любовь”. И вся разница».
Дальше они ехали быстрее, потому что дорога была не очень изрыта воронками. Впереди замаячили странные фигуры в белых одеждах. Когда машина подъехала ближе, Степанов увидел, что все люди смеются, пританцовывая, что-то поют. Люди смеялись странным, заданным смехом, то и дело утирая со своих впалых щек слезы.
– Что это? – спросил Степанов.
– Похороны, – ответил Ситонг. – Наверное, хоронят бонзу. По обычаю, во время буддистских похорон надо смеяться и радоваться, чтобы не тревожить дух умершего. Он должен уходить на небо провожаемый весельем, а не слезами.
Ситонг открыл дверцу и, попросив шофера притормозить, спросил:
– Кто умер?
Старик в белом халате ответил:
– Мост через ручей восстановили…
– Я спрашиваю – кого хоронят? – повторил Ситонг.
– А? – прокричал старик. – Воронки? Какие воронки?
– Хоронят его внука! – кашлянув, ответил юноша, шедший рядом, тоже в белом халате. – Его вчера убили при бомбежке. Старик оглох, не сердитесь на него… – И он пошел дальше, шмыгая носом, но сохраняя на лице гримасу смеха.
Ситонг захлопнул дверцу и сказал шоферу:
– Нажми, а?.. Можешь как следует поднажать?
Ситонг достал сигарету; разломил ее пополам и протянул половинку пленному. Он очень резко повернулся, протягивая эту половину сигареты, и пленный испуганно шарахнулся: он решил, что Ситонг хочет его ударить.
– По себе мерит, – сказал Ситонг и попросил Степанова: – Переведи ему на американский, что мы не бьем пленных.
– Я его бил, – сказал шофер, – зачем говорить неправду?
– Ты бил не пленного. Ты бил его, когда он был вооружен автоматом и ножом. Ну-ка, притормози.
Впереди по дороге медленно шел старый монах в широкой желтой юбке.
– По-моему, это его святейшество Ка