Лежи рядом. Я не буду спать, я только подремлю пятнадцать минут, – он поцеловал ее в шею. – И сразу проснусь. И у нас еще останется полчаса на любовь. Поцелуй меня.
Сара прикоснулась губами к его щеке.
– Нет, поцелуй меня так, как раньше.
– Я устала.
– Ты думаешь, я не устал? Я тоже очень устал.
– Поспи. Поспи немного.
– Хорошо. Совсем немного. Разбуди меня через десять минут. Ладно?
– Хорошо.
И Билл уснул: он всегда засыпал сразу, как ребенок.
04.29
– Я не мешаю тебе своими коленками? – спросил Ситонг.
– Нет, что ты, совсем не мешаешь.
– Я взял еще две канистры на обратный путь и продовольствия, поэтому стало так тесно.
– Ты на границе не отдохнешь? Там хорошее убежище.
– Нет. Надо возвращаться на фронт, – ответил Ситонг. – Там дел много. Ну-ка, поддай скорости, – попросил он шофера. – Надо поскорей проскочить равнину.
– Я и так гоню, – сказал шофер. – Равнина очень красивая, – обернулся он к Степанову. – Вы ее днем не видели?
– Чего красивого может быть в равнинах? – удивился Ситонг. – Красиво бывает только в горах.
– Почему? – спросил Степанов.
– Потому что в горах неизвестно, что будет дальше. Поднимешься на вершину – и видишь: водопад. Поднимешься на вторую – а там ульи с медом; опустишься в ущелье – а там олень стоит. А равнина – что? Как жизнь: заранее знаешь, что в конце помрешь…
– В равнине можно построить красивый город, – сказал шофер. – Кхам Бут, когда был с рукой, нарисовал такой город: он весь стеклянный. Когда мы победим, в тот город станут приезжать люди со всего мира – отдыхать, и охотиться, и ловить рыб в горных потоках, стремительных как любовь, – закончил он обязательной саванакетской цветистостью.
– Жаль только, – задумчиво улыбаясь чему-то своему, далекому, сказал Ситонг, – что у нас нет снега.
– А у нас жалеют, что мало лета, – сказал Степанов.
– Всегда жалеют о том, чего нет, – сказал Ситонг. – Вообще-то снег – это очень красиво.
– В нем много высокой эстетики, – сказал Степанов, – особенно когда его вспоминаешь, а не идешь по нему босиком…
– А что такое эстетика? – спросил шофер.
– Эстетика? – переспросил Степанов и пожал плечами. – Черт его знает… Наверное, это – когда уважают человека. В жаре нет эстетики, например.
– Жара – это ничто, – засмеялся шофер. – Как же может ничто уважать человека?
– Жара – это нечто, – сказал Ситонг. – Ведь ты реагируешь на нее?
– Я на нее потею, – ответил шофер, – а не реагирую.
Ситонг спросил Степанова:
– Ты любишь снег?
– Очень.
– Я тоже очень люблю снег, – сказал Ситонг. – Я очень любил подниматься на фуникулере в Париже, когда шел снег.
Степанов вспомнил фуникулер в Татрах. Он тогда забрался на самую вершину – думал только посмотреть на Татранскую ломницу, но начался буран, и водитель фуникулера