после. Вон Илья Муромец, лежал себе на печи тридцать лет, сопел в две дырочки, потом встал, взял копье булатное и освободил славный град Чернигов от басурманской осады. Другой, тот же Добрыня Никитич, сызмальства упражнял тело в военных искусствах, бросался грудью на всех ворогов, с завидным постоянством набегавшим на Русь, а выслужил место хоть и одесную, но все же с краю от главного героя – Ильи Муромца.
А кто-нибудь задумывался над тем, каково было богатырю все эти тридцать лет ожидания? Вот она сила, Богом данная, чувствуется во всём огромном теле, а куда и когда её приложить? Не землю же, право, пахать, как отец, не для того рожден! И трепетать от любой вести о нашествии ворогов, прислушиваться, а не раздастся ли Голос, но нет зова, нет знака, без него, знать, справятся, можно ещё поспать. А ведь мог и вообще не дождаться своего часа, в избе ли угорел бы, или отец прибил бы – тридцатилетним лежанием на печи даже ангела можно довести до смертоубийства. И тогда бы Илья Муромец попал, вероятно, в народный эпос, но уже как величайший лежебока, по сравнению с которым его тезка, Илья Ильич Обломов, представляется суетливым живчиком.
Но что удивительно: все наиболее славные подвиги совершаются именно такими «ожидающими». Более того, только они и совершают настоящие подвиги, то, что совершают остальные, можно назвать какими угодно высокими словами, но до подвига они не дотягивают, и если мы позволили себе использовать это слово, то только пойдя на поводу у нашего героя и под влиянием его излишне эмоционального восклицания. И масштаб свершений по мере перехода от ожидающих к мужественным, затем от несгибаемых к упорным постепенно сокращается и сходит на нет у тех весьма многочисленных людей, которым не свойственны столь высокие моральные качества. Что достаётся им в удел? Чем компенсирует им всеблагой Господь их неспособность потрясать Вселенную и переворачивать жизнь? Счастьем, простым человеческим счастьем.
Всего этого Олег пока не знал. Всё у него было впереди: и упорный многолетний труд на пути к цели, и мучительные ночные сомнения, и мужественные решения, разворачивающие течение жизни в новом направлении, был даже период «ожидания» в самом что ни на есть классическом, муромско-обломовском варианте. Всего этого было в избытке, поэтому, вероятно, Всеблагой и не додал ему в жизни кое-какую мелочь, ту самую, простую человеческую.
А пока Олег блаженствовал. Казалось, всё напряжение последнего года схлынуло с него в считанные минуты, захватив с собой и минимально необходимые жизненные силы, мышцы расслабились до старческой дряблости, сердце, готовое всё утро выпрыгнуть из груди, стало ухать редко, как бы задумываясь после каждого удара, а во внезапно опустевшей голове раздавался лёгкий перезвон колокольчиков, очень приятный и навевающий сладостную дрёму. Он даже не понял, как доехал до дому. На миг очнулся в прихожей, коротко бросил на немой вопрос деда Буклиева: «Всё в порядке», – добрёл до кровати, рухнул, как сражённый боец, в полном обмундировании,