а вот что гораздо труднее – уйти от нравственной порчи, потому что она идет скорее, чем смерть.
Бросив оружие – хотя такой поступок не мог не считаться дезертирством, но нравственно и юридически не осуждался в случае явной смертельной опасности, и добиться оправдания за бегство с поля боя было нетрудно. Далее Сократ замечает, что для оправдания себя от обвинения в дезертирстве надо «все дерзать и говорить», то есть приводить любые аргументы в свою пользу, потому что проверить их до конца все равно не удастся. Таким дезертирством гордился поэт Архилох (ок. 680 – ок. 640 до н. э.), тем самым подчеркивавший, что фантазия поэта и его яркие речи сильнее любых юридических обвинений: признание Архилоха в том, что он бросил оружие, можно считать первым скандальным или провокационным жестом поэта для привлечения внимания публики.
Нравственная порча – порочность (греч. «понерия»), в более узком смысле – склонность к вранью.
И вот я, человек тихий и старый, настигнут тем, что идет тише, а мои обвинители, люди сильные и проворные, – тем, что идет проворнее, – нравственною порчей. И вот я, осужденный вами, ухожу на смерть, а они, осужденные истиною, уходят на зло и неправду; и я остаюсь при своем наказании, и они – при своем. Так оно, пожалуй, и должно было случиться, и мне думается, что это правильно.
А теперь, о мои обвинители, я желаю предсказать, что будет с вами после этого. Ведь для меня уже настало то время, когда люди особенно бывают способны пророчествовать, – когда им предстоит умереть.
Пророчествовать – представление о том, что человек на пороге смерти способен видеть будущее, существует во многих культурах. Сократ обращается к тому знанию, которое подспудно есть в его слушателях, превращая глубинные социальные и религиозные представления в голос совести.
И вот я утверждаю, о мужи, меня убившие, что тотчас за моей смертью придет на вас мщение, которое будет много тяжелее той смерти, на которую вы меня осудили. Ведь теперь, делая это, вы думали избавиться от необходимости давать отчет в своей жизни, а случится с вами, говорю я, совсем обратное: больше будет у вас обличителей – тех, которых я до сих пор сдерживал и которых вы не замечали, и они будут тем невыносимее, чем они моложе, и вы будете еще больше негодовать. В самом деле, если вы думаете, что, убивая людей, вы удержите их от порицания вас за то, что живете неправильно, то вы заблуждаетесь. Ведь такой способ самозащиты и не вполне возможен, и не хорош, а вот вам способ и самый хороший, и самый легкий: не закрывать рта другим, а самим стараться быть как можно лучше. Ну вот, предсказавши это вам, которые меня осудили, я ухожу от вас.
А с теми, которые меня оправдали, я бы охотно побеседовал о самом этом происшествии, пока архонты заняты своим делом и мне нельзя еще идти туда, где я должен умереть.
Архонты – любые начальники, здесь – Одиннадцать, начальники тюрьмы.
Побудьте пока со мною, о мужи! Ничто не мешает нам поболтать друг с другом, пока есть время. Вам, друзьям моим,