как же ее после НКВД угораздило? – оборвал его в его исступленном представлении председатель КГБ.
– А чем оно лучше СС-то было? НКВД-то? – парировал Дударев. Андропов посмотрел на него с осуждением, подумав: «Ляпнул бы ты такое лет 30 назад, остались бы от тебя рожки да ножки», произнес многозначительно:
– Да, верно.
– И никто ее поймать столько лет не может!
– Погоди-ка, – вдруг задумался Андропов. – А ты откуда знаешь, что она здесь живет?
– Слухами земля полнится, – пряча глаза, заверещал старик. – Думаю так… Куда бы она делась? Любовник ее, бывший комендант Локотского самоуправления Каминский, погиб. Убили его. Линию фронта, то есть, не перешел. А без него нужна она им была? Они тогда отступали, только пятки сверкали. Бросили, а они и затихарилась.
– Что ж, поищем, – задумался председатель КГБ. – А послушай, если мы ее, предположим, найдем, сможешь опознать? Все-таки, судя по твоему живому рассказу, ты от нее еле ноги унес? Значит, должен запомнить своего палача. Говорят, у прошедших войну эти воспоминания до смерти перед лицом стоят. А, что скажешь? Сможешь опознать?
Дударев замялся.
– Я-то вряд ли, много лет прошло. Но вот кое-кому она точно в лицо запомнилась…
Старик вспомнил события одного августовского дня 1941 года, когда вместе с командой Брянского УНКВД во главе со своим старым товарищем Александром Сабуровым – с которым на прошлой неделе обсуждал эту тему и от которого и узнал о том, что фашистка прячется где-то в Союзе, – и той самой Антониной Макаровой выехал на задание, данное начальником управления. Шли тяжелые дни эвакуации. Враг подступал все ближе…
Лето 1941 года, Брянск
Перед самой войной в Брянске жила и училась на вечерних курсах правоведения выпускница Локотской средней школы Тоня Никитина. Училась хорошо, почти отлично. Всегда зубрила и мыслей не допускала о праздном образе жизни. Вместе с ней учился парень по имени Саша Сабуров, который настойчиво подбивал клинья к Антонине и на первых порах ей нравился. Только сильно переживала она от того, что не сходились никак их натуры.
Нрав Александра гармонировал с его внешностью. Лихой, разухабистый, не знавший ни страха, ни границ, ни пределов собственной силы, он то и дело влипал в ситуации, которые не красили его, но и не говорили о его злобе. Скорее, о безрассудстве и чрезмерной отчаянности, которые хороши бы были на войне, но никак не в мирной жизни. Он с завидным постоянством ввязывался в драки, но всегда – из-за девушки. Он не умел держать язык за зубами, но всегда его кто-нибудь на это провоцировал. Он часто и неуместно говорил правду, подчас нелицеприятную, чем приносил окружающим немало страданий – но «они всегда первые начинали». И, если другой, оказавшись в схожей ситуации, мог бы уйти от открытого конфликта, понимая, что кулаками спора не решить, то уж Александр точно был не из их числа. С одной стороны, такое поведение демонстрировало в нем чисто мужские качества,