принца? Или того, кто её любит? Или того, кого она любит? Или вообще кого?
– Не знаю. Надо, наверное, перебирать варианты.
Я подхожу к Ловашу и робко трусь головой о его плечо. Вообще так нельзя делать, когда рядом кто-то есть, но мне стало тревожно и потому очень хочется, чтобы Ловаш меня погладил или обнял. Он кладёт мне руку на голову.
– Вообще не понимаю, в чём тут проблема. Рядом с тобой хорошенькая девочка, не склонная умствовать, «пилить» и вообще слишком много болтать, зато явно тебя обожающая – смотри, как она ластится, уж наверняка будет не против, если…
– Закрой рот.
Ловаш зол. Я оскаливаю зубы, чтобы показать добыче, что тоже зла.
– Ладно, просто дурацкая шутка.
Теперь Ловаш меньше разговаривает, когда приходит ночью. Зато он стал просить меня рисовать. Он даёт мне карандаши и бумагу, но я не хочу рисовать. Я не умею, и мне это не нравится. Ловаш настаивает, и я даже плачу: карандаш не хочет слушаться моих пальцев. Тогда Ловаш придумывает игру: выкладывать картинки из пуговиц. Вот это по мне! Каждое утро я выкладываю картинку, а Ловаш сидит рядом с какими-то бумагами в руках. Он то читает бумаги, то смотрит на пуговицы. Когда всё готово, он задаёт вопросы. Мне нравится разговаривать о моих пуговичных мозаиках. Обычно я выкладываю то, что мне только что приснилось. Что я плыву по течению реки. Снизу вода, сверху вода, везде вода. Сквозь неё сверху смотрит на меня луна, и мне очень спокойно.
Один раз я просыпаюсь от того, что мои губы трогают. Рядом со мной лежит волк с синими глазами, он обнимает меня и целует в рот. Я отворачиваюсь и прошу его уйти. Он зовёт меня по имени, и я начинаю плакать. Тогда он уходит. Я ещё долго плачу, пока одна из тех женщин, что дают мне чистую одежду и заплетают волосы, не приносит чашку с кофе. Я спрашиваю, где Ловаш, и она обещает, что он скоро придёт, и мы вместе поедем на машине. Так и происходит. Ненавижу машины, в них всегда тошнит. И ещё в них всегда приходится ехать два раза: сначала в другое место, потом из другого места. Ночью я говорю Ловашу, что не хочу больше видеть волка, он меня пугает и мне не нравится, когда он меня целует.
– А если тебя поцелую я? Тебе понравится?
– Мне всегда нравится.
– Если поцелую в губы.
– Понравится.
– Хорошо.
Он прижимает меня к себе сильнее обычного и накрывает мой рот своим. У него мягкие губы, сначала прохладные, потом тёплые. Мне сразу и хорошо, и страшно. Я дрожу.
После поцелуя Ловаш очень быстро уходит и потом так больше не разрешает делать. Жалко.
Чтобы задобрить его, я выкладываю совсем новую картинку.
― Это бесполезно. Она не помнит ничего и никого, даже меня, её память начинается только с обряда. Я раньше подозревал даже, что только после него, но она сегодня изобразила луну, ведущую её за руку по небу. Ну, во всяком случае, это она так сказала. На вид это была просто мешанина из пуговиц.
– А что изображала раньше? ― «Манни»