– жаждавшую восстановить свое достоинство в Европе и тщетно отдававшую кровь свою и золото, чтобы вновь занять место, утраченное ею по милости правителей. Вот картина восемнадцатого века.
Скандал был доведен до высшей степени, когда Людовик XVI, правосудный, умеренный в своих вкусах, небрежно воспитанный, но от природы склонный к добру, вступил на престол еще очень молодым (в 1774 году). Он призвал к себе старого придворного, чтобы поручить ему попечение о государстве, и разделил свое доверие между Морена и королевой, молодой австрийской принцессой, живой, привлекательной и имевшей на него большое влияние. Морена и королева друг друга не любили.
Король, уступая то министру, то жене, рано приступил к своим многолетним колебаниям. Он не скрывал от себя плачевного положения государства и в этом верил философам; но он был воспитан в самом набожном духе и потому чувствовал к философам сильнейшее отвращение. Общественное мнение, тогда громко высказывавшееся, указало Людовику на Тюрго, члена кружка экономистов, человека честного, простого, одаренного твердым характером, умом медленным, но упорным и глубоким. Убежденный в его честности и восхищенный его проектами реформ, Людовик XVI часто повторял: «Я да Тюрго – мы одни любим народ». Реформы эти разбились о сопротивление высших сословий, заинтересованных в сохранении всех привилегий, которые суровый министр хотел уничтожить. Людовик XVI с сожалением отпустил его. В течение всей своей жизни, или, вернее, своего долгого мученичества, он всегда имел несчастье смутно различать вдали добро, искренне стремиться к нему и не иметь достаточной силы, чтобы достичь его.
Людовик XVI
Поставленный между двором, парламентами и обществом, окруженный всякого рода интригами и подсказчиками, король часто менял министров. Еще раз уступая общественному мнению и необходимости реформ, он вручил портфель министра финансов Неккеру (в 1777 году), женевцу, обогатившемуся банкирскими оборотами, приверженцу и ученику Кольбера, как Тюрго был приверженцем и учеником Сюлли, честному и бережливому финансисту, но человеку тщеславному, имевшему претензию быть арбитром во всем – в философии, религии, свободе, – введенному в заблуждение похвалами, расточаемыми ему друзьями и публикой, и потому воображавшему, что он в состоянии вести умы и остановить их на том самом пункте, на котором останавливался его собственный ум. Неккер восстановил порядок в финансах и нашел средства к покрытию значительных расходов, требуемых американской войной. Обладая умом менее обширным, но более гибким, нежели его предшественник Тюрго, а главное – доверием финансистов, он нашел неожиданные источники и возродил кредит. Но для того, чтобы радикально помочь казначейству, мало было финансовой изворотливости – и Неккер попробовал взяться за реформы. Высшие сословия не легче подались ему, нежели Тюрго. Даже парламенты, узнав о его планах, объединились против него и принудили выйти в отставку.
Все