октября 1916-го «Северное утро» публикует характерное стихотворение Лёны Леонова «Осенние аккорды» – о девушке в белом, которой «…в сказках вечерних, неясных, бурных/ Верилось в призраки светлых минут,/ Страстно хотелось закатов пурпурных,/ Знала, что где-то кого-то ждут».
Все эти «где-то», «кого-то», безадресность, размытость и призрачность – конечно же, из Блока.
В тексте «Орхидеи» просматривается бальмонтовская тематика:
«Но по-прежнему жестоко, безотчетно бился разум,/ Но опять тянулись к свету орхидейные цветки,/ На экваторе, где солнце, издеваясь красным глазом,/ Превращает океаны в перекатные пески».
Вновь на северянинский мотив написано стихотворение той поры «Это было…»:
«Это вспомнилось в парке/ У забытой веранды,/ Где так долго прощается умирающий день,/ Где так сочно и ярко/ В бледно-синих гирляндах,/ Ароматным аккордом доцветала сирень».
Северянин, напомним, шестью годами раньше написал свое классическое:
«Это было у моря, где ажурная пена,/ Где встречается редко городской экипаж…/ Королева играла – в башне замка – Шопена,/ И, внимая Шопену, полюбил ее паж».
Следом опубликовано еще одно насквозь северянинское стихотворение юного поэта: «Я люблю карнавал! В карнавальных эксцессах/ Обращается вдруг в короля Арлекин!/ Арлекин превратит Коломбину в принцессу!..» и т.д. «Арлекин», естественно, рифмуется с «Коломбин».
Вряд ли отец Лёны, еще совсем недавно призывавший сына «певцом народным быть», приходил в восторг от всех этих «эксцессов» и «Коломбин», но опыты сына публиковал неизменно.
Лёне уже не хватало авторитета отца для того, чтобы осознать, литератор он или нет, и он решает идти к кому-либо из «настоящих» поэтов.
Если бы Леонид оказался в Петербурге, он непременно пошел бы к Блоку, но он жил в Москве – и тут более верного выбора, чем Валерий Яковлевич Брюсов, не представлялось.
Собрав свои публикации, юный поэт отправился к мэтру на суд.
Дальше существует несколько вариантов развития событий: Леонов отчего-то каждый раз пересказывал случившееся в тот день на новый лад.
По одной из версий, навстречу юному поэту вышла кухарка и огорошила его фразою: «Таких он принимает только по пятницам». Но недаром Леонов был купеческим внуком – он не растерялся и сунул ей рубль. Его впустили. Лёна вошел в переднюю, увешанную картинами, и сразу же услышал, как наверху начала истошно кричать какая-то дама. Тут Лёна и сбежал.
По другой, менее вероятной версии, Брюсов все-таки принял Леонова, но выслушал равнодушно, разговора не сложилось, рукописей мэтр не взял.
Наверное, и к лучшему, если так. У Брюсова, в отличие от Максима Леоновича, вкус к поэзии был безупречный, и неизвестно еще, как бы сказалась на Лёне Леонове отповедь мэтра: тексты были, в сущности, совсем слабые.
Впрочем, возможно, что Леонов пришел в тот день с поэмой «Земля» – это самая серьезная его юношеская работа, в которой контуры будущего миропонимания писателя очерчены