Гусаки воровские покосы и напускали на них скотину. Воры ловили скотину, приводили во дворы, требовали выкупа за потравы. Один раз тридцать голов изловили Воры и постановили взять по рублю с головы.
А те говорят:
– Мы на рубль-те пуд хлеба купим.
А Воры говорят:
– А мы продадим скотину вашу, гуси адовы.
А Гусаки:
– А мы вас пожгем, блохастых. И рожь вам сожгем.
А Воры:
– А мы вас кровью зальем…»
Ну чем не звери. Замечательный народ, только революции ему и не хватало.
Тут она как раз и подоспела.
Новая власть долго думать не стала и росчерком пера разрешила спор: «Отдать весь Зинкин луг Гусакам. У Воров и своего добра с излишком».
Так мужики-гусаки стали сторонниками новой власти, а мужики-воры, в свою очередь, власть невзлюбили люто и горько.
«Отсюда, – пишет Леонов, – идет последняя распря. Одно село горой стояло за новую власть, другое выжидало любого случая отомстить за отнятые покосы».
Саркастичный и, пожалуй, даже злой двадцатипятилетний Леонов свел зачин мужицкой драмы, классовой борьбы и назревающей Гражданской войны, по сути, к анекдотцу.
И положительные, милые сердцу писателя герои никак не просматриваются в этой дурацкой суматохе.
В первых строках второй главы появляется представитель новой власти, уполномоченный по хлебным делам четырех волостей, неприятный и скользкий, имеющий жадную охоту до баб и до винишка человек по фамилии Половинкин. Едет на телеге в деревню, в компании жены того самого Брыкина, с которого начинался роман. Сам Брыкин на войне, «затерялся в смертоносных полях».
Пока добирались, Половинкин женщину соблазнил, и она вскорости забеременела. Вскоре и муж объявился, дезертировавший с фронта.
Вот характерный, ёрнически поданный диалог совращенной женщины, третируемой нежданно вернувшимся мужем, и советского уполномоченного.
Половинкин говорит:
«– Допускаю, я всем люб, потому что всем нужен. Я обчественный человек, служу обчеству. Меня и то уж товарищи в уезде попрекают – бабник, мол. Могут, конечно, и накостылять. А какой я бабник. Конечно, есть у меня любопытство к женщине, какая она, одним словом, – Сергей Остифеич в раздражении потер себе нос. – …А на вашем месте, Анна Григорьевна, плюнул бы я на себя, то есть на меня. Гоняйся, мол, хахаль, за своими любами, а я, мол, выше тебя стою… у меня, мол, муж!
– Сам с ним спи, коли нравится, – гадливо засмеялась Анна. – А дите свое куда я дену? В исполком отнесу? – и качала головой, осатаневшая и опасная. – Ах ты дрянь-дрянь!»
В итоге женщина потравила себя льняными лепешками, и восьмимесячный ребенок советского уполномоченного родился мертвым.
Брыкин, так и не узнавший, кто обрюхатил его жену, однажды добирается до председательской конторы и там видит Половинкина в своем пиджаке – в том самом, в котором Брыкин венчался когда-то.
«– Пиджачок-то… – не своим