день, вернее вечер, я не выдержал, напился, прибившись к какой-то компании, – «стекляшка» была напротив. Я вообще-то не пил, но тут так припекло… А компания та еще попалась! Короче, рядом со «стекляшкой» ларек стоял, и он оказался ограбленным. Меня посадили. На два года. А я даже не помню тот вечер – я, наверное, просто в кустах лежал рядом, в полной отключке, пока компания эта его грабила. Только она после суда сказала, что всегда от меня ожидала чего-нибудь такого. Типа я подлец и негодяй.
Я смотрела на этого человека и думала, что мама напрасно согласилась за него выйти. Они были не парой. Ее вина только в том, что она согласилась…
– Она мне даже письмишка не написала. А когда я вышел, у нее уже ты родилась. От кого, как – я без понятия, к тому моменту она была опять одна. А я все еще любил ее! И предложил ей – давай сойдемся. А она засмеялась нехорошо: «Наколки свои сведи – это очень неэстетично!»
Аркадий Елисеевич протянул мне свои руки. Они были в старых рубцах.
– Вот, кислотой сводил. Прихожу к ней через некоторое время. Ты уже бегала вовсю. Говорю – вот, все как ты хотела. А она снова засмеялась. Недобро так, издевательски. И заявила, что, типа, пошутила она тогда. «Ты, – говорит, – мне задаром не нужен. Я, – говорит, – еще с ума не сошла, чтобы с уголовником свою жизнь связывать. У меня дочь растет, ей хороший отчим нужен, а не такое быдло, как ты». Ну, насчет быдла я не уверен, может, она и не произносила этого слова, но смысл был точно такой. И как же мне обидно тогда стало, Лизавета! Я от нее вышел и – не вру, честное слово! – заплакал настоящими слезами.
Мне и самой было очень жаль этого человека, хотя возможно, что, если бы ту же историю мне когда-то рассказала мама, она рассказала бы ее по-другому. У каждого своя правда…
– Иду, а навстречу мне интеллигент какой-то прет. В очках, с тросточкой, и трубка в зубах. Толкнул меня и, не глядя, дальше пошел. Тут такая злость меня разобрала… Подумал – вот этакого-то она быдлом бы не назвала, хотя он и есть самая настоящая свинья! Я его разворачиваю и требую, чтобы он извинился – за то, что толкнул, значит. А он трубкой своей пыхнул и заявил: «Миль пардон». А что такое это «Миль пардон»? Нет, я понимаю, что он вроде как извинения попросил, но зачем же еще издеваться? И тогда я его ударил… В общем, нанесение тяжких телесных повреждений, вторая судимость, и загремел я на сей раз на пять лет. Мамаша моя без меня умерла…
– Мне очень жаль! – произнесла я совершенно искренне. – Но все это лишь ужасное стечение обстоятельств…
– Да брось ты! – отмахнулся он. – Это все она виновата. Хоть и не говорят о мертвых плохо, но она мне всю жизнь сломала. Кто я? Жалкий слесарь при ЖЭКе, живу от чекушки до пол-литры… А мог бы быть непьющим, с образованием, с семьей и детьми. Может быть, директором какой-нибудь фирмы. Эх, да что говорить…
– Дайте закурить, – попросила я. Он подвинул мне пачку «Беломора».
На душе было тяжело и муторно, словно меня заставили наблюдать за смертной казнью. «Права была Аглая, тысячу раз права… Не надо было мне сюда приходить!»
И я ушла.
Через