заявил, что все выступления «достопочтенного представителя округа Эппинга» пропитаны «атмосферой того, что Германия вооружается для войны». Мур заметил, что «нехорошо критиковать людей в конце их пути», и, не представляя, насколько ошибается в своих прогнозах, сам обрушился на Черчилля69. Того, кого он списал на пенсию, впереди будет ждать не одно премьерство и еще почти тридцать лет законотворческой деятельности в Вестминстере. Но все равно ему было неприятно слышать подобное обращение. Более того, некоторые биографы не исключают, что Черчилль и в самом деле мог размышлять над своим уходом из большой политики70. Слишком узким оставался просвет, слишком эфемерными казались надежды, слишком неумолимо двигалось время, слишком непроницаемы были новые вершители судеб его страны.
Отношение с последними – отдельная тема. Чем Черчилль отличался от тех, кто в 1930-годы годы занимал комплекс зданий на Даунинг-стрит? Разумеется, основные разногласия касались вооружения и Германии. Но это больше внешняя сторона разделяемой пропасти. Внутренний конфликт состоял в различных подходах решения наболевших проблем. В то время как последовательно сменявшие друг друга на посту премьер-министра Макдональд, Болдуин и Чемберлен призывали к терпению и наблюдению, Черчилль настаивал на действии. «Хватит обсуждать параграф номер такой-то из докладной записки номер такой-то – пора приступать к делу!» – призывал он под сводами Вестминстера71.
Сам Черчилль практиковал то, что проповедовал, последовательно и планомерно ведя прицельный огонь по руководству страны. В 1933 году он открыто заявил в палате общин, что в результате четырехлетнего правления Макдональда Британия стала «слабее, беднее и беззащитнее». Удары Черчилля не остались незамеченными. Депутаты, как консерваторы, так и лейбористы, возмутились, закричав: «Нет, нет, нет». Черчилль не стушевался, повторив, что Британия «стала ближе к войне». «Благодаря кому?» – раздался неодобрительный возглас. Черчилль ответил, что не хочет обвинять в случившемся одного человека. Но когда речь идет о руководителе, который на протяжении четырех лет полностью контролирует внешнюю политику страны, то ему не остается другого выхода в обличении виновного. Черчилль назвал проходившую в Женеве международную конференцию по разоружению – «мрачным и затянувшимся фарсом». «Мы имеем вернувшегося домой нашего современного Дон Кихота с Санчо Панса под боком, несущих с собой сомнительные трофеи, которые они получили под нервные хихиканья в Европе», – завершил он свою речь, вновь обратив град иронии против главы правительства и его приспешников72.
Либерал Джеффри Мэндер (1882–1962) счел подобные высказывания «позорной личной атакой на премьер-министра», а лейборист Дэвид Логан (1871–1964) оценил поведение потомка герцога Мальборо, как «личную вендетту». На желание лично отомстить Макдональду указал и член Либеральной партии Джон Уоллес (1868–1949), заметивший, что Черчилля нельзя отнести к «государственным деятелям, желающим помочь своей