Сосламбеков присоединились к оппозиции Дудаеву.
Одним из мотивов уйти в оппозицию для них было то, что Дудаев отверг проект договора о конфедерации с Россией, который Мамадаев и Сосламбеков разработали в январе 1993 года вместе с российской делегацией во главе с Сергеем Шахраем и Рамазаном Абдулатиповым. В предшествующем году они также установили рабочие отношения с Руцким, который по-прежнему входил в ельцинскую администрацию. И хотя он воспринимался в целом как резко античеченский политик, было достигнуто соглашение о снятии российских экономических санкций и создании взаимных миссий в Грозном и Москве30.
Дудаев также убедил Чеченский национальный конгресс отвергнуть указанный договор, так что когда Шахрай и Абдулатипов прибыли в Грозный для его подписания, Дудаев отказался встречаться с ними, и их выставила за дверь его гвардия. Скандал вокруг договора мог отчасти быть причиной той ненависти к Дудаеву, которую затем демонстрировали Шахрай (казак по происхождению) и Абдулатипов (дагестанский аварец), и являлся примером примечательной способности Дудаева оскорблять людей и объединять их во враждебном отношении к нему – и это было не последней причиной Чеченской войны.
Однако яростная националистская риторика Дудаева была, конечно же, не просто отражением его собственного характера. Следуя отнюдь не уникальной исторической модели на мировой сцене, Дудаев мог предполагать, что единственным способом, который мог позволить ему объединить Чечню вокруг своего правления или по крайней мере завоевать искреннюю приверженность ряда групп чеченской молодежи, было поддержание националистских настроений и страхов по поводу «отечества в опасности» на раскаленном докрасна уровне. Поэтому его риторика могла быть не столь «иррациональной», как казалось.
Это совпадает с моим анализом чеченского общества (см. десятую главу) как «управляемой анархии», которая способна на эффективное общее действие лишь в том случае, когда для этого представляется некий очень специфический стимул, и которая может принять только лидера единственного типа – военного лидера в контексте мобилизации против исконного врага. В этом смысле больше повезло Масхадову – он уже зарекомендовал себя как военный лидер и, предположительно, больше не нуждается в дальнейшем подтверждении этого статуса.
В связи с этим интересно сравнить Чечню при Дудаеве с другой российской автономной республикой, которая продвинулась дальше всех в своих порывах к независимости и в конечном итоге достигла наибольшей автономии – Татарией, которая сегодня носит название Татарстан. Именно Татарстан сегодня стал тем, чем оказалась бы Чечня, если бы у власти остался Завгаев и если бы чеченские националисты не были столь многочисленны и хорошо вооружены, а чеченский народ не был столь анархичным и отвергающим какую-либо власть. Разница в поведении двух этих наций в 1990-х годах отчасти объясняется куда более значительными изменениями, которые произошли