Справа, слева, позади него раздавались топот ног, хрип, крики, слышалась брань, удары, стук падающих тел, вопли о помощи. А нападавших переполняло злое ликование, которое мгновенно охватывает бойцов при виде пролитой крови.
Шмель проживал в самом конце барака, где ему как старшему был отведен чистый угол, отгороженный цветастой занавесочкой. Туда и устремился Беспалый, предвкушая скорую расправу.
Буквально за пару минут блатные порезали почти половину барака.
Многие из мужиков встретили смерть, даже не успев толком проснуться и подняться с постели, другие напоролись на воровское перо, едва сбросив с себя одеяло. И те более осторожные, что не смыкали в эту ночь глаз, продолжали еще бестолково метаться по бараку в поисках спасения. Блатные гонялись за ними и безжалостно полосовали ножами их спины, кололи в бока, не успокаиваясь до тех пор, пока мужики не затихали, истекая кровью, на полу под нарами.
Страшная резня завязалась в дальнем конце барака, где жили самые авторитетные сибирские староверы, таежные охотники, для которых тесак был таким же привычным орудием, как лопата для землекопа.
Староверы яростно защищали свою жизнь, вооружившись припасенными ножами и заточками. Они кололи направо и налево со страшным рыком, – такой рык издает медведь, окруженный со всех сторон сворой обозленных собак и охотниками с рогатинами. Словно псы под ударами острых когтей рассвирепевшего зверя, блатные один за другим падали под ловкими ударами староверов. Таежники понимали толк в драках – сходиться стенка на стенку для них было делом таким же привычным, как молодому забияке бегать в соседний поселок на развеселую гулянку. Трижды блатные накатывались на староверов-таежников и всякий раз отступали, оставляя на полу по несколько человек, корчившихся в предсмертной агонии.
В самой гуще дерущихся Беспалый наконец-то заметил Шмеля: на нем была разодрана рубаха и через всю грудь справа налево протянулась кровавая борозда. Окровавленного, с перекошенным от ярости лицом, Шмеля можно было принять за чудище, вырвавшееся из преисподней.
– Назад! Всех порежем! – кричал Шмель, стараясь в диком гаме сражения переорать наседавших блатных.
Было ясно, что мужики готовы дорого продать свою жизнь.
– Ну что, гады, смерти захотели? Подходи! Подходи! Мигом кишки выпустим!
Неожиданно завыла сирена. Ее вой больно ударил по барабанным перепонкам, перекрыл голоса дерущихся, заглушил истошный лай сторожевых собак, давно почуявших неладное, и напомнил, что кроме «ссученных» и «блатных» существуют холодное Заполярье, хозяин зоны, охрана с автоматами и суровые лагерные порядки.
В барак ворвались десятка три красноармейцев с собаками. Псы яростно рычали, хрипели, натягивая поводки, бросались на обезумевших от страшного ночного побоища окровавленных, обессиленных людей. Было очевидно, что псы не успокоятся до тех пор, пока не порвут кого-нибудь из зеков.
– Всем стоять! – орал молоденький офицер Синцов,