Затем он посетил Шотландию и промышленные города Англии.
Целый год проведя вне родины и возвратясь в Польшу в 1791 г., князь Адам поступил на военную службу под начальство своего зятя, принца Вюртембергского. То был год провозглашения конституции 1791 г., против которой составилась роковая Тарговицкая конфедерация (Конфедерация 3 мая); конституция послужила поводом для нового вторжения русских, приведшего ко второму разделу. В 1792 г., когда русское вторжение уже было объявлено, князь Адам, назначенный на высшую офицерскую должность, принял участие в сражении при Полонне и получил орден из рук короля.
В 1793 г. князь Адам Чарторижский снова приехал в Англию, где завязал многочисленные и важные связи со многими общественными деятелями. Он оставался там и в 1794 г., когда вспыхнуло восстание Костюшко. Получив известие об этом восстании, он тотчас покинул Англию и поспешил на родину, чтобы принять участие в борьбе. На пути в Польшу, при проезде через Брюссель, он был арестован и задержан по распоряжению австрийского правительства. Между тем восстание потопили в крови, и последовал третий раздел Польши.
После этих событий, в которых князь Адам не мог принять участия, он присоединился к родителям в Вене, где при посредстве императора Франца начались переговоры с Екатериной II об отмене конфискации имений Чарторижских: имения были конфискованы ранее по приказанию императрицы. Екатерина поставила условием вступление молодых князей Адама и Константина Чарторижских на русскую службу и их переселение в Петербург. В семье Чарторижских начались обсуждения. Наконец решено было уступить воле императрицы. Два молодых князя отправились в Петербург, и с этого-то момента возобновляются воспоминания князя Адама.
Глава III
Приезд в Петербург
12 мая 1795 года мы с братом приехали в Петербург. Чтобы иметь представление о том, что мы могли чувствовать, переселяясь в эту столицу, нужно знать принципы, в которых мы были воспитаны. Наше воспитание было чисто польским и чисто республиканским. Наши отроческие годы были посвящены изучению истории и литературы, древней и польской. Мы только и грезили, что о греках и римлянах, и мечтали лишь о том, чтобы по примеру наших предков возрождать доблести древних в нашем отечестве.
Что касается свободы, то более близкие к нам примеры, почерпнутые из истории Англии и Франции, дали несколько другое, более правильное направление нашим взглядам на нее, сохранив, однако, всю их внутреннюю силу.
Любовь к отечеству, к его славе, учреждениям и вольностям была привита нам и учением, и всем тем, что мы видели и слышали вокруг себя. К этому надо прибавить непреодолимое отвращение и ненависть ко всем тем, кто способствовал гибели нашего возлюбленного отечества. Я был до такой степени под властью этого двойного чувства любви и ненависти, что при каждой встрече с русским, в Польше или где-либо в другом месте, кровь бросалась мне в голову, я бледнел и краснел, так как каждый русский казался мне виновником