как в то время, когда он был великим князем. Он любил всегда и всюду видеть знаки подчинения и страха, и ему казалось, что никогда не удастся внушить этих чувств в достаточной степени. Поэтому, гуляя по улицам пешком или выезжая в экипаже, все очень заботились о том, чтобы избежать страшной встречи с государем. При его приближении или убегали в смежные улицы, или прятались в подворотнях.
Была возможна еще и другая страшная встреча, а именно – с ужасным Архаровым, обер-полицеймейстером, который также прогуливался по городу, чтобы наблюдать, все ли совершается так, как предписывается в приказах. Слишком быстрая езда на санях, столь любимая и распространенная в России, была запрещена. Если обер-полицеймейстер замечал экипаж, который, как ему казалось, нарушал это запрещение, он моментально приказывал остановить его и, избив кучера палкой, оставлял на довольно долгое время экипаж и лошадей в своем пользовании; владелец же экипажа пешком отправлялся домой. Мой брат испытал однажды на себе эту скорую расправу. Выехав в санях, он имел несчастье встретиться с императором и едва успел выскочить из саней. Проезжая, император крикнул ему: «Вы могли разбить себе голову». Едва брат успел возвратиться домой, как страшный обер-полицеймейстер Архаров прислал, по приказу императора, за лошадьми и санями и пользовался ими неделю, после чего вернул их обратно.
Император хотел установить при дворе такие же порядки, как и на парадах, в отношении строгого соблюдения церемониала: как должны подходить к нему и к императрице, сколько раз и каким образом должны кланяться. Обер-церемониймейстер обращался с придворными грубо, как с рекрутами, не обученными еще военным упражнениям и не знающими, с какой ноги и в каком порядке маршировать. При церемонии целования руки, повторявшейся постоянно при всяком удобном случае, нужно было, сделав глубокий поклон, встать на одно колено и в этом положении приложиться к руке императора долгим и, главное, отчетливым поцелуем, причем император целовал вас в щеку. Затем надлежало подойти с таким же коленопреклонением к императрице и потом удалиться, пятясь задом и наступая на ноги тем, кто двигался в это время вперед. Это вносило беспорядок до тех пор, пока двор лучше не изучил этот маневр, а император, довольный выражением подчинения и страха на всех лицах, сам не смягчил свою строгость.
В первое время по восшествии Павла на престол мы с братом испытали на себе его суровость, которая еще не успела тогда смягчиться. Император и императрица пожелали быть восприемниками при крещении ребенка в дворцовой церкви. Дежурные, в числе которых были и мы, в составе двух камергеров и двух камер-юнкеров, должны были быть наготове, чтобы идти впереди их императорских величеств. Мы опоздали и не были на своем посту. Император, выйдя и не видя дежурных, пришел в страшное негодование. Мы явились, запыхавшись, и нашли собравшихся перед закрытой дверью церкви придворных, сильно испуганных тем, что с нами будет, и выражавших ужасное беспокойство по поводу ожидавшей