И опять не услышал, а почувствовал, как кто-то скатился на дно за его спиной. Шея не ворочалась, и повернуться пришлось всем телом.
На откосе сидел парнишка в синей майке, черных трусах и пилотке. По щеке у него текла кровь; он все время вытирал ее, удивленно глядел на ладонь и вытирал снова.
– Немцы в клубе, – сказал он.
Плужников половину понял по губам, половину расслышал.
– Немцы?
– Точно. – Боец говорил спокойно: его занимала только кровь, что медленно сползала по щеке. – По мне жахнули. С автомата.
– Много их?
– А кто считал? По мне один жахнул, и то я щеку побил.
– Пулей?
– Не. Упал я.
Они разговаривали спокойно, будто все то была игра и мальчишка с соседнего двора ловко выстрелил из рогатки. Плужников пытался осознать себя, почувствовать свои собственные руки и ноги, спрашивал, думая о другом, и лишь ответы ловил напряженно, потому что никак не мог понять, слышит он или просто догадывается, о чем говорит тот парнишка с расцарапанной щекой.
– Кондакова убило. Он слева бежал и упал сразу. Задергался и ногами забил, как припадочный. И киргиза того, что дневалил вчера, тоже убили. Того раньше.
Боец говорил что-то еще, но Плужников вдруг перестал его слушать. Нет, теперь он слышал почти все – и ржание покалеченных лошадей у коновязи, и взрывы, и рев пожаров, и далекую стрельбу, – он все слышал и поэтому успокоился и перестал слушать. Он переварил в себе и понял самое главное из того, что успел наговорить ему тот красноармеец: немцы ворвались в крепость, и это означало, что война действительно началась.
– …А из него кишки торчат. И вроде – дышат. Сами собой дышат, ей-богу!..
Голос разговорчивого паренька ворвался на мгновение, и Плужников – теперь он уже контролировал себя – тут же выключил это бормотание. Представился, назвал полк, куда был направлен, спросил, как до него добраться.
– Подстрелят, – сказал боец. – Раз они в клубе – в церкви бывшей, значит, – так обязательно жахнут. Из автоматов. Оттуда им все – как на ладошке.
– А вы куда бежали?
– За боеприпасом. Нас с Кондаковым в склад боепитания послали, а его убило.
– Кто послал?
– Командир какой-то. Все перепуталось, не поймешь, где твой командир, где чужой. Бегали мы сперва много.
– Куда приказано было доставить боеприпасы?
– Так ведь в клубе немцы. В клубе, – неторопливо и доброжелательно, точно ребенку, объяснил боец. – Куда ни приказывали, а не пробежать. Как жахнут…
Он любил это слово и произносил его особенно впечатляюще: в слове слышалось жужжание. Но Плужникова больше всего интересовал сейчас склад боепитания, где он надеялся раздобыть автомат, самозарядку или, на худой конец, обычную трехлинейку с достаточным количеством патронов. Оружие давало не только возможность действовать,