небо нам? Мы будем под небридой,
Как две сестры.
[Фамира отвергает такую близость: «Не слишком ли уж близко, / И горячо, и тесно? Так не спят, / Чтоб плесенью покрылось сердце – ночи, / И месяцы, и годы…/ Этот план / Не подойдет нам, женщины». Он отвергает и «дыханье флейты» для воскрешения «мертвого», говоря, что оно «нечисто». Губы флейтиста он сравнивает с животными. Они «красные», «пухлые» и «противные». Этих «животных» «одушевить» не может слово (как в песне под кифару). Фамира хочет избавиться и от мучающих его непонятных теней.
Без музыки кифарэд хочет «глубже вырыть яму ночи». Фамира прогоняет Нимфу, говоря, что своей красотой, трепетом теней на «бледном лике» и «на цветах» она для него жалка и страшна. Замолкая, он предполагает, что Нимфа – судьба Фамиры, что она навсегда останется с ним, и ему придется «полюбить судьбу».]
Фамира
(…) Но ты ведь яд
Через глаза мне в сердце льешь…
Не видеть —
Не слышать – не любить.
А вдруг любовь
Не слышит и не видит?..
Подходит к Нимфе и берет ее за руку, та следует за ним, как очарованная.
О, последний,
Чуть слышный луч от музыки! В глаза
Мои спустись, там приютишься в сердце,
Безмолвный, безнадежный. И вослед
Я не впущу ни тени. (…)
БЕЛЕСОВАТАЯ
Общее изумление. Минуту все молчат. Порыв ветра, за ним другой, третий. Из лесу летит пыль, и в ней кружатся листья, где-то скрипят ветки. В шуме ветра можно различить сначала смешанный, потом яснее не то вой, не то стон. Тем временем луна зашла за облако, и сцена остается освещенною лишь ее белесоватым отблеском. Между Силеном и Нимфою появляется тень Филаммона. На шее у него веревка. Лицо сохраняет синий оттенок и сразу без луны кажется почти черным.
Тень поворачивается к Нимфе, скалит зубы, потом поднимает руку, точно хочет ослабить на шее веревку; но рука, прозрачная, с черной половиной затекших пальцев, падает как плеть; он несколько раз повторяет этот жест, приближаясь к Нимфе – точно ищет ее помощи. Сатиры пугливо сбились в кучу. Ни музыки, ни восклицаний. Тень издает с досады воющий стон, но тише тех, которые доносились с ветром. Теперь тихо – ветра нет. Тень Филаммона, Нимфа, Силен, хор сатиров.
[Нимфа и Силен видят тень мертвеца, принимая его за чьи-то «шутку». Нимфа на мгновенье пугается, предполагая, что это Фамира. Сатир с голубой ленточкой берется переводить с языка усопших. Он сообщает, что этот «удваленний» – бывший царь и бывший муж Нимфы. Филламон спрашивает у Нимфы, куда она дела их, точнее «его» сына? Тень обвиняет ее, что она бросила Фамиру на двадцать лет, а теперь «налетела вороной и покончила с ним в один день». Филаммон называет ее «преступницей и злодейкой» и говорит, что ее нужно сделать «собакой, похудевшей от желаний, которая на задворке светлой весенней ночью в толпе женихов не различает тех, которые когда-то оттягивали ей… (…) грудь».]
Знаки изумления и ужаса в хоре. Призрак наступает на Нимфу. Силен держит ее, почти лишившуюся чувств, потом он дает знак сатирам, и они, окружив мертвого, поднимают дикую музыку, пляску, но это не может длиться долго. Мало-помалу стеклянные глаза, где отражаются две беглых луны, на синем лице