называемую «экстралингвистическую функцию».
Механистическое понимание целого и части в лингвистике основывается главным образом на языковой материи, лингвистической архитектонике. Почему текст считается целым? Потому что он включает в себя множество объединенных слов? Однако если считать результатом синтеза целое, как было показано выше, то текст следует рассматривать как аналитическое построение. Текст частичен и аналитичен, но нецелостен. Целым по отношению к тексту следует считать его главную тему, возможно, название. Тема раскрывается в тексте. Это анализ. При таком подходе самой синтетической значимой единицей является слово. Но и такое рассуждение будет односторонним. Текст как речевое произведение создается как с помощью анализа, так и с помощью синтеза. В нем эти процессы взаимопереходящи.
Какое целое следует искать в языке? Все указанные выше «части» языка рассматриваются как относительно целые, т. е. целостность каждой языковой единицы определяется по ее отношению к единицам нижнего уровня. Такое релятивистское понимание целого строится на структуралистской стратификации языка – делении его на языковые уровни. Одной из центральных единиц языка считается, например, слово. Спрашивается, в чем проявляется целостность слова, если оно на самом деле представляет собой двуединство, т. е. отношение формы и содержания?
Наконец, в чем суть целостности? В нерасчлененности, синкретизме или в составности, аналитизме? Если принять второе положение, то проблема анализа и синтеза окажется надуманной проблемой, потому что анализ и синтез в таком случае действительно одно и то же. Если принять положение о синкретизме как характерном признаке целостности, возникнет необходимость пересмотреть целесообразность антагонистического противопоставления формы и содержания в языке и, конечно же, в метаязыке лингвистического исследования. Здесь необходимо сделать небольшой экскурс в методологическую проблему.
Для собственно лингвистического исследования всегда был характерным аналитический прием, в соответствии с которым языковой объект уподоблялся языковому инструментарию. Основным инструментом современного лингвистического описания является, главным образом, слово. На парадоксальность такого положения указывалось не раз. Слово выступает в двух функциях:
(1) в функции операционной единицы, или инструмента анализа;
(2) в функции целевого объекта анализа.
Выражаясь коротко – слово анализируется посредством слова. Или: составная метаязыковая единица используется для разложения на составляющие аналогичной составной единицы. Что можно ожидать от такого анализа, если сам инструментарий до сих пор не определен и не уточнен должным образом и если к тому же анализ превращается в процедуру уподобления?
В связи с решением проблемы языкового знака (добавим – как средства и как объекта анализа!) отмечается тенденция стирания границ между «значением»