парку. Около знакомых старых сосен поднялась молодая семья. Александр Сергеевич глядел на эту молодь, вздыхал об отлетевшей юности и писал жене:
«… досадно мне смотреть, как иногда досадно мне видеть молодых кавалергардов на балах, на которых уже не пляшу».
Наталья Николаевна, оставшаяся в Петербурге, готовилась в это время к первым балам. Царь видел все то же изящное кокетство и непреклонность. В своем величии он не обратил внимания на то, что Наталья Пушкина, может быть, чаще, чем с другими, танцует с кавалергардом Дантесом. Но ведь император, обремененный государственными делами, недолго и оставался в бальных залах. Если же ему было угодно пригласить на короткий танец жену камер-юнкера Пушкина, то кто, дерзкий, мог такое приглашение оспорить?
…Зимой 1836 года Наталья Николаевна в связи с предстоящими родами и вовсе прекратила выезды в свет, а летом укрылась на даче на Каменном острове.
Глава одиннадцатая
Пушкин приехал в полдень на дачу с гостем. Правда, об этом было заранее известно, но у дам все-таки произошел легкий переполох. Еще бы! Гость был из Парижа, известный за пределами Франции журналист, ученый и дипломат Франсуа Адольф Лёве-Веймар. Он совершил путешествие в Петербург, чтобы познакомиться с русской жизнью, а прежде всего с русской литературой. И, конечно, стал вхож к Пушкину.
Итак, в пригожий июньский день Лёве-Веймар появился на каменноостровской даче, был представлен хозяйке дома и ее сестрам, после чего Александр Сергеевич стал подводить детей и был очень доволен, когда гость уделил внимание и крошке Наташе.
Общительный парижанин быстро завоевал общую благосклонность. Но, пожалуй, особенно подружился он с Машенькой, хотя совсем не знал русского языка, а Машенька немного больше знала по-французски.
Казалось, путешественник, вошедший в моду в петербургских гостиных, неутомимый посетитель столичных музеев, имел сегодня одну цель – провести свободный час в семье первого из русских поэтов. Во всяком случае, никто бы не заметил в нем даже малейшего нетерпения.
К досаде дам, Пушкин вскоре увел гостя к себе. Гость с любопытством оглядывал комнату, в которой работал самый знаменитый писатель России, создавший язык, на котором теперь пишут и говорят, – так в недалеком будущем напишет о Пушкине сам Лёве-Веймар.
В летнем кабинете Александра Сергеевича не оказалось, впрочем, ничего примечательного. К раскрытым настежь окнам тянулись густые ветви деревьев, а за садом рябилась на солнце притихшая Нева.
– Нелегкое дело вы возложили на меня, – сказал. Пушкин, вынимая из стола рукопись.
– Но и самые смелые мои ожидания, как я вижу, сбылись? – Лёве-Веймар не спускал глаз с листков, исписанных рукой Пушкина. – Какие слова я найду, чтобы благодарить вас!
– Повремените с благодарностью. Шутка ли – переложить песни наши на чужой язык! Прелесть их кажется часом непередаваемой, а трудности перевода – непреодолимыми. Когда вы переводили на французский