на кастеляна взгляд, словно мысленно прикидывая рост собеседника, и отвернулась. «Характер», – усмехнулся про себя кастелян и вновь сосредоточил внимание на баварской принцессе – та по-немецки бранила конюха, который, ничего не понимая в её тарабарщине, озирался по сторонам в поисках помощи. Кастелян не торопясь подошёл к карете и по-польски приветствовал баварку:
– Dzien dobry, Jaśnie Wielmożny Panie! [4]
Гедвига Эльжбета отстала от конюха и переключилась на кастеляна, излив на него яростный поток немецких фраз. Кастелян, не обращая внимание на её речь, продолжил:
– Вы забыли шкатулку за кроватью. Если прикажете, я принесу её сюда.
Баварка резко замолчала и побежала к крыльцу. Спустя минуту она вернулась, обеими руками прижимая к себе уже знакомый кастеляну медный ящичек.
«Значит, по-польски мы понимаем», – без стеснения рассматривая немецкую принцессу, констатировал Славута.
За спиной послышалось осторожное покашливание.
– Пан кастелян, прибыли судовой староста и земский писарь, – доложил Януш.
Славута кивнул и направился к крыльцу.
Судовой староста Тадеуш Цехановецкий, бывший хорунжий литовского войска, неунывающий балагур, встретил кастеляна как старого знакомого. Не умолкая, он говорил без передышки обо всём и ни о чём, пересыпая свою речь многочисленными шутками. Высокий, немногословный земский писарь Новогрудка Антоний Козел-Поклевский явно страдал от словесных излияний своего напарника. Когда староста, наконец, иссяк, пан Козел-Поклевский сухо расспросил кастеляна обо всех обстоятельствах, время от времени делая записи в толстой книге.
Наконец, в библиотеку вошла Катажина.
– Ясновельможная шляхта! – торжественно произнесла она, знаком предлагая гостям сесть. – Я призвала вас, потому что в замке произошло преступление. Убита моя горничная Наталья Кулеша.
Катажина на секунду умолкла. Эта манера делать непродолжительные паузы была её привычкой – собеседник волей-неволей был вынужден напрягать внимание, прислушиваясь к каждому слову княгини.
– Мне неизвестно, кто совершил это злодеяние, – продолжила, наконец, Катажина. – И потому я хочу и требую, чтобы виновный был найден. Я хочу и требую, чтобы он понёс заслуженную кару. Я хочу и требую, чтобы этого не повторилось. Мои желания понятны?
– Да, пани, – судовый староста привстал со стула.
– Благодарю, – Катажина встала, вслед за ней поднялись остальные. – Я желаю, чтобы вы действовали согласно закону, дабы никто не смел упрекнуть нас в несправедливости и предвзятости. Начинайте, пан возный.
Кастелян вышел в центр комнаты и положил на стол гетманский пернач со следами засохшей крови.
– Паны-добродия, это орудие убийства.
За окном, стуча, поднялась герса, со скрипом опустился подъёмный мост, зацокали копыта коней по каменному настилу – гости покидали Мирский замок.
Глава V. Проклятие рода Ильиничей
Третий