Вот так, Ян. Пусть этот козёл только сунется, так у меня теперь ружьё наготове. Я теперь не дурак, открывать дверь без ружья не стану. Застрелю к монахам.
– Вы же хотели ружьё смазать и спрятать в сейф.
– Смажу завтра, когда этот петух успокоится.
Я улыбнулся, подумал: “Что взять с дурака?”, потопал вон. Своё дело я сделал, добрососедскую потасовку-перепалку прекратил.
*
*
Я спустился на первый этаж, постоял на площадке, посмотрел на дверь Афони, подумал, надо ли спросить Афоню о том, по какому поводу стреляли. Лезть к Афоне с расспросами я так и не надумал, пошёл к себе.
Отечественные замки на моей стальной двери открываются с лязгом гаубичных затворов. Потому я не удивился, что мой сосед услышал, как я вернулся домой.
Не успел я отгрохотать замком, как дверь соседней квартиры отворилась, и на площадку выглянул Афоня.
Афонин взгляд бешеной селёдки чуть поубавил сочности, но всё ещё остался. Так бывает у тех, кто заводится за секунду, а останавливается через день. И ещё Афоня выглядел чуток виноватым.
Афоня посмотрел на меня, перевёл взгляд на пол.
– Ян, зайди. Есть дело.
Я закрыл свою дверь, прошёл к Афоне.
Афоня провёл меня на кухню, засуетился возле холодильника. Через минуту на столе расцвела поляна из нарезки, огурчиков, помидорчиков, грибочков, и, само собой, водки.
Афоня открыл бутылку, наполнил рюмку. Когда потянулся бутылкой ко второй рюмке, я покачал головой.
– Афоня, я не пью.
– Да ну?! Больной, что ли?
– Больным будешь ты, когда допьёшься. Лей себе.
Афоня поставил бутылку на стол, посмотрел на наполненную до краёв рюмку, сглотнул.
– Ян, я ж не алкаш. Я один не пью.
– Вот и хорошо. Здоровее будешь. Зачем звал?
– Ну так это… Хотел извиниться. Не знаю, что мне стукнуло в башку…
– Проехали. Всё обошлось, все живы. Ты на меня покатил бочку, я тебя стукнул. Мы квиты.
– Мда… Что мне с ним делать, Ян? Этот урод меня когда-нибудь достанет по-взрослому.
– Продай квартиру. Другого тут не дано.
– Из-за какого-то козлины съезжать из классного двора? Да я искал такой двор пять лет! А теперь…
Афоня цветистыми матами расписал картину “Вот в какие нервы мне вылилось проживание под квартирой Самуилыча”. Под конец монолога Афоня сказал, что нервы уже закончились.
Я сказал, что Афоне лучше бы держать свои срывы под контролем. Самуилычу терять так много, что раз два и обчёлся. Как бы в следующий раз старик не пальнул Афоне в лоб.
Вместо того чтобы подумать о будущем, Афоня решил прояснить мне свой взгляд на недавнее прошлое.
Афоня вкратце рассказал про собачье дерьмо на балконных стёклах.
К слову сказать, у Самуилыча жил охотничий пёс, по возрасту чуть младше Самуилыча. Кликуху собаченция носила знатную – Туз. Пёсик был весь в хозяина: такой же вредный. Целыми днями скрёб пол и лаял на каждую муху. Даже я иногда заезжал мозгами от постоянного лая и скрежета, при этом моя квартира не под Самуилычем, а по диагонали,