добило её. Ей просто нечего было сказать. Помощь?
Какая помощь ей – чужой и незнакомой? Отчаяние и разочарование стальной рукой сжали её сердце. Ей некуда идти. Она никому не нужна. Она – чужая! Даже матери – чужая…
Хватит рассиживаться – надо бежать. Здесь ей никто не поможет. Здесь она – отрезанный ломоть, незнакомка-узурпаторша.
Наверное, нужно попросить прощения, и попрощаться с несчастной мужественной женщиной, потерявшей дочь. Дальше придётся действовать самой. Хотя без той поддержки и знаний, на которые она так наивно, но всё же надеялась, будет в десять раз тяжелей…
– Простите. Хотя… Не знаю, можно ли простить такое… Я… Не имела права влезать в тело вашей дочери… И уж тем более – приходить сюда! Я… Прощайте. – она попыталась двинуться к двери, все ещё не смея взглянуть в эти глаза….
Но что это? Мать Катарины, снова взяв её руки в свои, отняла их от её пылающего лица, и снова смотрит на неё.
– Вы… поняли всё, как только я вошла? – выдавила она сквозь рыдания.
– Нет, я узнала ещё позавчера. Я это почувствовала. Я всегда знаю и чувствую такое – когда кто-то из моих кровных родственников, как бы далеко он не был – умирает.
Это – фамильный дар. Он никогда не подводит, и не обманывает.
Позавчера я почувствовала – моя дочь умерла.
Её не убили, нет. Она сама захотела умереть. И умерла. Я очень хотела проститься с её телом, надеялась, что теперь мне его выдадут. И оно избежит позора. – она помолчала, и тоже вздохнула.
– Но ты сделала лучше – принесла его прямо сюда. Не знаю, как ты оказалась в теле моей дочери, но – на всё воля Божья. Раз тебе удалось то, что не удалось всем нам, значит ты женщина сильная и волевая. Думаю, вернее, вижу – ты не сдаёшься без борьбы до последнего вздоха…
И раз уж так получилось, скажи – кто ты?
Несчастная мать! Сможет ли она понять, поверить, что она старше её на семь веков!..
– А вы… уверены, что действительно хотите это знать? – Ирина, сдержав рыдания, пристально посмотрела в подёрнутые печалью, глаза матери.
После ещё одной паузы, мать Катарины с горечью произнесла:
– Ты права. Это только усилит моё горе. И может помешать мне помочь тебе. Ведь я обещала. Пусть только для себя – для себя я буду знать, что Беллы больше нет.
Но ты – ты в её теле – живи. Живи! Я… если можно так сказать, разрешаю тебе это.
Вот благословить – не могу. Всё же я – мать. Пусть благословит тот, кто помог тебе занять это тело, и сохранить ему жизнь. Но – не я. И ты поймёшь – это слишком тяжело для матери…
Но в другом ты права – для окружающих я не могу ставить под сомнение то, что ты – моя дочь. Это будет глупо. И несправедливо по отношению к тебе – я должна быть благодарна хотя бы за то, что ты сохранила это тело живым.
И поэтому я помогу тебе. Помогу спасти хотя бы эту телесную оболочку – моей дочери. Впрочем, – она вымучено и криво улыбнулась, – я думаю, ты и сама будешь стараться её беречь. Может, когда-то, в будущем, вы будете счастливы…
– Спасибо… спасибо вам! После