слух инструктора, привыкший к печальным нотам эмбиента и трипхопа и нежным словам танцоров, не мог вынести громких, веселых криков детворы.
– Перестаньте кричать! – рассердился он. – Разве можно так громко кричать, упоминая головку всуе! Выражать восторг этим предметом нужно красивыми, мелодичными фразами… А лучше стонами – сперва тихими, еле слышными, на грани шепота, томными и мучительными. Затем чуть более дерзкими, настойчивыми, мотивирующими к продолжению и нарастанию темпа. И лишь в момент искрящейся кульминации можно позволить своему сладкому голоску разорвать плеву приличия и взять наивысшую ноту!
Он стал в позу и открыл рот, но не успел продемонстрировать детям, какие именно звуки им следует издавать. Как и всякий инструктор школы танцев на шесте, он имел привычку держать голову во вздернутом положении с легким наклоном назад и вправо, а взгляд его прикрытых глаз при этом был устремлен неизменно чуть вниз и влево! Увы! Он не увидел того, что делалось наверху.
Ботинок продавца веселящего газа несся прямо к его заду, привычно отставленному на полкорпуса назад. Хоть бедра инструктора были узкими, большой кожаный ботинок, прорвав джинсовую ткань, проник между ними в самом лучшем виде, как горячий нож в сливочное масло.
Тут уже и элегантный инструктор заурчал, как трансформаторная подстанция.
Из его тела наружу торчал лишь каблук ботинка.
Дети схватились за животы:
– Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!
Инструктор танцев Раздвиног
Любил головки боевые.
Но даже дикий носорог
Удовлетворить его не мог.
Но вот с небес по воле бога
Сошел любовник лучше всех,
Что знала жопа Раздвинога!
Так распевали мальчишки, сидя на заборе, готовые каждую минуту свалиться по ту сторону и улепетнуть.
– Ах! – стонал инструктор танцев. – Ах, какое порочное и от того немыслимо будоражащее наслаждение! О, нет! Это не какой-то бальный башмачок! Это такой отвратительный, грубый, бесцеремонный башмак! Он рвет меня изнутри, ни капли не заботясь о моих чувствах… и это так свежо, так искренне, так феерично!
Кончилось тем, что инструктора танцев схватил серийный маньяк-убийца и утащил в подвал.
– Милый, – шептал маньяк, – ваш вид возбуждает во мне любопытство и гнев. Вы нарушаете божественную логику своей тягой к абсолютному пороку и страданиям. Этого не следовало бы делать вообще, а тем более в таком людном месте, но… Мой долг, как избранного орудия божьего, показать тебе настоящую чистую бесцеремонность, грубость и глубины боли. Через час я буду вынужден отправиться на службу во Дворец, но уверен, до того мы оба успеем получить максимум наслаждений.
Инструктор танцев на шесте заламывал руки, пытался вытащить из заднего прохода ботинок и вырваться из стальной хватки убийцы.
– Какая ложь! – рыдал он. – Какой поклеп! Я, человек, живущий среди музыки и улыбок во славу всевышнего, я, сама фигура которого подобна утонченному богомолу, –