никогда доселе не случалось, собственное жестокое детство Безроднова позволило поднять руку на мальчика, потом запер ревущего Геннадия в комнате и весь вечер проговорил о чём-то с супругой. Наутро выяснилось, что отныне ребёнок лишался всяческой свободы, будто находился в исправительном заведении. Тащя пристыжённого и перепуганного Гену в школу, Аркадий Иванович сказал, что теперь он сам будет забирать его оттуда, приводить домой и запирать в квартире до прихода матери. Поначалу сорванцу наказание страшным не показалось, но через несколько недель домашнего ареста он понял, насколько оно жестоко. К тому времени у него сложился свой собственный мирок, в котором имелось всё, что нужно маленькому человечку, не обременённому заботой о выживании: друзья во дворе, друзья в школе, игрушки дома, санки и велосипед для улицы, ботинки, в которых удобно бегать по лужам, тулупчик, в котором тепло зимой, пальтишко, в котором удобно играть весной, да мало ли чего ещё. Наконец, мама и папа и их редкие совместные прогулки по центру города. Отныне же всё скособочилось. Школьные друзья остались, но общались они только на переменах, и после занятий им нельзя было где-нибудь поиграть по дороге домой, превращая двадцатиминутную прогулку в несколько часов увлекательного времяпрепровождения. А вот друзья во дворе совсем исчезли из жизни Гены, точнее, чрезвычайно от него отдалились, он испарился из их повседневности, и в довершении ко всему ему казалось, что те совсем этого не заметили. Когда наступила весна, пообедав и сделав уроки, он подолгу смотрел в окно, как они весело проводят время на улице, и вообще, как приветливо светит Солнце, всё вокруг оживает, и чувствовал себя одиноким и брошенным. Очень часто и очень смиренно он просил маму и папу отпустить его погулять, плача и беспрерывно извиняясь за свой поступок, истинное значение которого ребёнок просто не мог оценить, но именно теперь проявилась вся непреклонность отца, чья принципиальность в наказании сына объясняется лишь страхом за его будущее после своего прошлого. В довершении ко всему их семейные прогулки происходили серьёзно, безо всякого намёка на развлечения, которые и ранее случались не часто.
К мальчику и прежде по ночам приходил сон, по-детски простой, незамысловатый, страшный по содержанию, который неизменно заканчивался падением с высокой скалы, находившейся, казалось, прямо за их окнами, и теперь тот снился ему постоянно. Как-то осмыслить его Гена, конечно, не мог, и жестокий ужас падения в неизвестность укоренился в детском сердечке. Однажды он попытался пересказать сон матери, но вышел бессвязный детский лепет, который она, тем не менее, выслушала, кружась с кастрюлями на кухне, готовя обед сыну, сидящему рядом за столом на табуретке, но ничего не поняла, ответив лишь: «Не выдумывай глупостей», – после чего мальчик затаился и никогда более о нём никому не рассказывал. В Гене будто что-то сломалось, внутренний механизм работал не так, как было задумано, из-за чего время от времени стал давать сбои. В итоге наказание всё-таки