горечь обид, так это предвкушение приятного времяпрепровождения в обществе Юлианы Пастер.
В тот день, когда Арктур приехал в академию, он получил от девушки письмо. В нем Юлиана деликатно поинтересовалась об его здоровье и о возможности встречи в один из дней, когда ему разрешат выйти за пределы кампуса. С хирургической точностью Арктур вычислил скрытый смысл, заложенный в письме девушки, – за ширмой банальностей чувствовался неприкрытый интерес к его персоне.
Очевидно, чувство симпатии, возникшее между ними за то короткое время, что они провели в убежище, окрепло, несмотря на нынешнее «заточение» Арктура. Или, пожалуй, благодаря ему.
Арктур написал девушке ответ. Содержание письма пестрело описаниями недостатков однокурсников, глупости преподавателей и тягот тюремного заточения в стенах академии. Каждая фраза в письме была тщательно продумана, снабжена вкраплениями остроумия и эрудиции с достаточной долей самокритики, чтобы не допустить толкования его слов, как бахвальства. Ничего такого, что выставило бы его воображалой. То, что самокритика совершенно надуманная, не казалось Арктуру враньем. В любом случае, получаемые в ответ бурные письма служили лишь подтверждением того, что его писанина имеет успех.
В течение всего срока переписки Арктур все больше убеждался, что окончательно очаровал Юлиану. Он не мог не отметить контраста относительно их первой встречи в бункере. Как будто только сейчас Юлиана оценила его личные качества и уже присматривается к нему, как к потенциальному жениху.
Однако Арктур не забыл ее пьянящей красоты, и в его памяти девушка занимала особое место. Письма к ней стали для него отдушиной, возможностью поспорить или лишний раз поделиться грандиозными планами на будущее. С другой стороны, желание поддерживать дружеские отношения начало потихоньку угасать. Но Арктур продолжал переписываться с Юлианой, с надеждой, в конечном счете, затащить ее в постель.
Это станет финалом поставленной задачи. Когда-то она казалась невыполнимой, но, как выяснилось, оказалась достаточно простой.
Недели и месяцы проходили, как в тумане. Арктур слушал скучные лекции, без всяких усилий выполнял до неприличия простые задания. Конец всему этому забрезжил лишь за две недели до каникул, когда директор Стигман собрал выпускной курс в главном актовом зале центрального корпуса академии.
То была величественная палата с крестообразным сводом, облицованная панелями из кедрового дерева (на каждой – портрет известных бывших студентов в золоченой раме), с высоким потолком и дубовыми балками. Каждое утро Стигман приносил сюда подставку, устанавливал ее у трибуны, чтобы быть повыше, и обращался к старшим курсам с объявлениями по поводу спортивных достижений академии и с высосанными из пальца замечаниями. Иногда актовый зал использовался для проведения безупречных балов для учителей или для приема сановников, рассказывающих студентам о преимуществах гражданской службы, или об иных