любому из тех, с кем Фадеев общался в Союзе писателей, было глубоко наплевать на то, что роман, над которым он работает, «лучший в его жизни и архисовременный». Пользуясь терминологией самого Фадеева, правильно было бы сказать, что многие из его коллег с удовольствием согласились бы взять в руки скальпель и лично сделать «аборт» его новому произведению. Вот и в тот раз, прочитав письмо Фадеева, верхушка Союза писателей в лице Алексея Суркова, Николая Тихонова и Константина Симонова поступила именно таким образом. Была составлена докладная записка на имя секретаря ЦК Н. Хрущева, в которой сообщалось:
«Общая оценка состояния литературы, данная в письме А. А. Фадеева (в своем письме тот имел смелость дать такую оценку. – Ф. Р.), является неправильной… Письмо А. А. Фадеева, содержащее неверную паническую оценку состояния литературы и неполадок в руководстве ею, в то же время не содержит никаких конкретных предложений о том, как улучшить состояние литературы и, в частности, – как улучшить работу Союза писателей.
Для нас ясно, что на характер и тон письма не могло не повлиять болезненное состояние, в котором находится в настоящее время А. А. Фадеев…»
Короче, суть претензий Фадеева его коллеги свели к банальному – что с алкоголика возьмешь? В итоге его послание оказалось гласом вопиющего в пустыне.
Между тем подобная позиция трех подписантов письма в ЦК по отношению к Фадееву вполне логична. Все они давно уже имели зуб на него. Сурков еще со времен разгона РАППа в начале 30-х, Тихонов и Симонов чуть позже – с 40-х. Особенно сильной была неприязнь к Фадееву у Симонова (впрочем, она была взаимной). Все сходится и по гороскопу: Сурков (1899, Свинья – из недружественной Быку астрологической команды), Симонов (1915, Кот – из недружественной Быку команды) и Тихонов (1896, Обезьяна – из нейтральной Быку команды).
Хуже всего из перечисленных людей Фадеев относился к Симонову. Причем когда-то он относился к нему лучше, но это была та же история, что и с другими Котами в его жизни (например, с Герасимовой) – путь от восторга к разочарованию. В Симонове Фадеева отталкивала его жестокость, которая, как уже отмечалось, свойственна Стрельцам. Как вспоминал К. Зелинский:
«Только об одном человеке он говорил с возмущением, с презрением и почти с ненавистью – о Симонове.
– Нет, ты понимаешь, что было. В прошлом году (разговор происходил в июне 1954-го. – Ф. Р.) осенью я вынужден был вот так зайти к нему, как к тебе. Я шел из «шалмана» и, переходя речку, свалился, измок весь и зашел к Симонову, чтобы обсушиться и прийти в себя, прежде чем вернуться домой… Он велел сторожу передать, что «занят срочной работой». А ведь я Фадеев. И симоновский сторож повел меня к себе, раздел, уложил на кровать, помыл меня.
Рассказывая обо всем этом, Фадеев, не стесняясь присутствовавших при этом четырех людей – Бубеннова с женой, Васильева и Смирнова, – плакал, утирая слезы грязным носовым платком, каким вытирал руки, которые