что это – ты?
– Атаман выведает, – с суеверным ужасом шепнул Лёнька. – У нас был такой, вроде меня… добрый да глупый. Завалил одно наше рукомесло, ну, атаман его и выведал. Запытают похлеще, чем в застенке! Разве что в бега мне остается податься – с тобою вместе.
– Нет, Лёнечка! – помолчав, ответила Алена. – В бега я не уйду. Не по мне это – до смерти вздрагивать, да оглядываться, да погоню за собой чуять. Мне надо своего супостата отыскать, поглядеть в очи его. Никогда его не прощу. Никогда, пока он мне смертью заплатит!
– Так-то оно так, – промямлил Лёнька. – Однако ведь и Никодим Мефодьевич, гори он в адской смоле до скончания времен, сволочью был преизряднейшей. Сама знаешь, многие на него зуб вострили. Вспомни хотя бы парнишку, что на цепи с медведем сиживал. Да мало ли их таких!
– Не за то супостата виню, что Никодима убил, – покачала Алена головой. – Надо думать, ты прав: многим покойник лиха сотворил! – а за то, что безвинных на расправу обрек. Фролка повешен, я… я и сама до сих пор не знаю, жива или мертва! А он – ничего, руки потирает где-то…
– Да уж, – понурился Лёнька. – Чужими руками жар загреб – все равно как мой атаман!
Алена вдруг усмехнулась. Догадка, осенившая ее, была до того простая и ясная – проще некуда!
– А хочешь, я пойду к этой барыне? – задорно спросила она. – Меня в твоей шайке всяко не знает никто!
Лёнька вскинулся было, да и опять сник.
– Нет, это не дело. Ежели спугнут наших, они, конечно, уйдут, но опять придут. И все же меня вызнают – как пить дать!
– Ну, Бог свое, а черт свое! – Алена усмехнулась. – Стало быть, надо так сделать, чтобы вызнавать было некому!
Глава шестая
До третьих петухов
– Молодец, слышь! Оглянись-ка, добрый человек!
– Чего тебе? – Огромный ражий кучер свесился с козел прехорошенького, изящного, словно для забавы сработанного, возка: окошки слюдяные, разноцветные, оклад золоченый, дверцы с посеребренными цветами и пузатыми крылатыми младенцами, на крыше узорчатая решеточка, будто у самовара… Этаких карет было в Москве мало – раз-два и обчелся. Похожие с изумлением озирали расписной нарядный возок, стоявший возле ограды Вознесенского монастыря, в церковь которого, по воскресным дням открытую для мирян, обычно наведывалась к обедне Катерина Ивановна.
Прежде чем подойти к кучеру, Алена внимательно огляделась: не маячит ли поблизости худая черноволосая девка. Она была горничной Катерины Ивановны, и не от кого другого, как от нее, ватага грабителей была столь подробно сведома о свычаях и обычаях намеченной жертвы. Этой черномазой девки Аниски надлежало особенно опасаться, ибо стоило той лишь заподозрить неладное, и налет нынче ночью будет отменен – чтобы нагрянуть потом, в самое непредсказуемое время. И заподозривший подвох атаман примется сыскивать предателя…
Алена еще раз огляделась. То ли Аниска осталась дома, то ли в храме вместе с барыней. А узнать наверное, чтобы приготовиться ко всяким внезапностям, можно только