приятно сознавать, что я могу подсластить кислую мину на женском лице, – отозвался собеседник. – Спасибо, миссис Смит.
Бенедикт был благодарен своей собеседнице не только за ее оценку кухни в «Свинье и пледе». Ему потребовались годы, чтобы научиться идти по жизни без помощи зрения. Так же, как и на то, чтобы улыбаться, когда было совсем не до смеха, или же просить о помощи, когда хотелось проклинать темноту на чем свет стоит.
После отвратительного разговора с Джорджем Питманом у Бенедикта не было настроения улыбаться. Но сейчас улыбнуться оказалось не так уж трудно. Он даже повернулся направо, в направлении незнакомой миссис Поттер, и изобразил подобие улыбки.
А его собеседница вдруг заявила:
– Знаете, а вы правы, я вовсе не миссис Смит. Но я буду вам весьма признательна, если вы продолжите так называть меня.
– Очень разумно с вашей стороны, – отозвался моряк. – Украденные деньги не найдешь, если доверять важные секреты первому встречному.
– Мистер Фрост, мое имя – не какой-то важный секрет. – Шарлотта тихо рассмеялась.
– Я ни на что подобное и не намекал. Уверен, вопрос о том, кто вы такая на самом деле, – очень скучная тема. Только самые обычные люди, ведущие самую что ни на есть скучную жизнь, разгуливают под фальшивыми именами, скрывая лицо под вуалью. – Спросить, откуда он знал, что она носила вуаль, Шарлотта не успела. Собеседник взмахнул рукой и добавил: – Я знаю, что у вас что-то есть перед лицом. И это влияет на ваш голос.
– Проклятая вуаль влияет на обзор еще сильнее, чем на голос, – пробурчала Шарлотта достаточно тихо (чтобы моряк мог сделать вид, будто не услышал из ее уст слово, не подобающее благовоспитанной леди).
Это слово и в самом деле его удивило – как если бы он застал леди раздетой. А в том, что она – именно леди, Бенедикт нисколько не сомневался, пусть даже она сидела в одиночестве и скрывала свое настоящее имя. У нее был выговор весьма образованной женщины благородного происхождения, а в Англии речь – это все. «Боже, какая ужасная страна! – мысленно воскликнул Бенедикт. – Проклятые улицы, проклятые воры, проклятые дилижансы, которые не приходят точно по расписанию, которое человек запомнил! Но хуже всего – проклятый Джордж Питман!» Да-да, именно из-за которого он, Бенедикт, все еще торчал в Англии, а не бороздил весеннее море.
Отчет Бенедикта о его путешествиях Питману понравился, и издатель сказал, что готов опубликовать книгу, но только – как роман. «Не может такого быть, чтобы все это проделывал слепой, подобное исключено», – заявил Питман.
Издатель сидел за письменным столом, и стул под ним заскрипел, когда он откинулся на спинку. От его одежды исходил запах дешевого табака, ужасно раздражавший Бенедикта.
– Фрост, у вас великолепное воображение, но ведь всякому ясно, что это – ваше сочинение, а вовсе не мемуары. – Издатель тихо засмеялся и добавил: – Это увидит даже слепой.
И в итоге бесценные страницы его рукописи не остались у Питмана. И ни у какого другого издателя. Все они высмеивали Бенедикта так же, как