женщина и привлекаете таких людей.
– Не настолько уж я и замечательная. Я медлительная. Я натыкаюсь на них [бунтарей] все время. Я обычный человек[19].
И это такая же ложь, исходящая от Джейн Джекобс, как ложь Трейси Лорд.
И конечно, Джейн Джекобс не преминула добавить: «Зато я внятная».
Слова Джейн Джекобс доходили до ее поклонников не только через тексты. Многие ее приверженцы знали ее не по «Смерти и жизни» или менее известным книгам, а как городского активиста. Для них, особенно в 1960-е и начале 1970-х годов, это была ее основная работа. Однажды городские власти захотели провести дорогу прямо через парк, где играли дети Джейн. В другой раз они решили снести весь ее район Гринвич-Виллидж как трущобы, пустив его под равнодушный и жестокий нож Городского Обновления. Потом они собирались практически отрезать всю нижнюю часть Манхэттена большой автомагистралью, что наверняка уничтожило бы ее привычный мир.
Что ей оставалось делать, кроме как пытаться остановить все это? Поэтому она поднималась и выступала на общественных слушаниях. Она писала яркие, порой гневные письма. У нее были друзья-агенты среди городских властей. Она помогала организовывать протесты; однажды ее даже арестовали, и против нее было выдвинуто четыре обвинения в совершении преступлений. На стратегические совещания за ее кухонным столом приходили соседи, принимая решения о том, какие факты собрать и какие цифры привести, или как окрутить какого-нибудь пожаловавшего в гости городского чиновника. Джейн не собирала подписи. Чаще она выступала в роли главного стратега, общественного лица протеста, вставая на слушаниях, чтобы урезонить планировщиков, или девелоперов, или городские власти, или еще какого-нибудь врага. Чаще всего она выигрывала, как в случае с владыкой городского планирования Нью-Йорка Робертом Мозесом, победив его проект автомагистрали на Нижнем Манхэттене. «Джейн занесла топор над Мозесом и убила его», как скажет ее давний издатель, Джейсон Эпштейн. И пусть соседей порой слегка пугали всесокрушающий напор ее стратегии в урбанистических битвах и яростная целеустремленность, с которой она вела свои войны, они все равно любили ее. Такой они ее и запомнили – заступницей и защитницей округи. Когда она прославилась, и журналам и газетам понадобилось как-то ее называть, они изображали ее «Барбарой Фричи трущоб»[20] или «мадам Дефарж, ведущей возмущенный народ на баррикады»[21].
Некоторые из этих битв были насколько выдающимися – они сохранились в коллективной памяти благодаря книгам и статьям, почти автоматически сталкивающими ее с Робертом Мозесом, как Давида с Голиафом, – что рассказы о них звучат так, будто это и была она, будто здесь, в этой работе на благо общества проявлялась настоящая Джейн Джекобс: организатор, активист, радикал, лидер людей, которые вышли с обшарпанных городских улиц на борьбу с мэрией. Она была и такой: хотя никогда в этом не признавалась, все же, должно быть, получала от этого удовлетворение. Гораздо чаще, впрочем, она продолжала в интервью