он будет слишком сильным. Слишком защищенным.
Финн согласился. Он не хуже моего понимал, что никакой другой момент не предоставит нам лучших шансов. Мы обсудили все еще раз, обговорили каждую деталь, которая могла бы дать нам преимущество. К концу разговора я уже помнила наизусть каждую вычеркнутую фразу из записки, и решила, что знаю, какая цепочка событий привела ее ко мне в руки. Я не помнила, что именно заставило меня эти фразы написать, но эти прошлые версии меня, эти мои более не существующие копии оставили мне достаточно подсказок, чтобы все вычислить.
Без тем для обсуждения и без тяги к стоку заняться было нечем – оставалось лишь смотреть в потолок. Скверная пища, боль, даже визиты доктора – со всем этим я могла справиться. Но эта скука, когда лежишь и ждешь, чтобы хоть что-нибудь случилось… Она меня с ума сведет!
– Финн, ты спишь? – спросила я, повернувшись на бок.
Ответа не последовало. Его способность спать при любых обстоятельствах поражала меня. Он спал, наверное, по шестнадцать часов в сутки – просто чтобы предотвратить скуку.
– Ну ты и жопа, – прошептала я.
Некоторое время я смотрела на дверь – ну, просто чтобы отвлечься от потолка. Когда-нибудь настанет день, и я непременно выйду из этой камеры. Во всяком случае, я уже выходила отсюда раньше, каждой из своих предыдущих версий, которая сбегала и добавляла пункты в записку у меня под матрасом. Как я это делала? Эх, если бы я могла вспомнить события, которые пережили те Эм! Бегство казалось мне невозможным. Я уже сотню раз мысленно перебрала все варианты. Я могла бы одолеть охранника, приносящего мне еду, или захватить доктора во время одного из его полуночных визитов и использовать его как заложника. Это позволило бы мне выбраться из камеры и, возможно, прихватить с собой Финна. Но даже если бы я это сумела – а это, давайте уж начистоту, огромное «если», – все еще остается огромная правительственная база вокруг моей камеры. Я видела ее только раз, да и то мельком, несколько месяцев назад, в тот день, когда меня сюда приволокли. Она битком набита вооруженными солдатами, стоящими между мною и «Кассандрой», и даже если бы я знала, куда идти, мне все равно не удалось бы туда добраться. Любой план, приходящий мне на ум, заканчивался тупиком или пулей в голову.
Размышления о побеге и/или смерти постепенно тоже наскучили, как и все остальное. Настолько наскучили, что я почти обрадовалась, когда дверь открылась, впуская доктора и ещё одного человека, которого мы с Финном прозвали директором, кукловода, дергающего доктора за ниточки.
Почти.
Я сделала вид, будто зеваю, потому что знала – это его бесит, но сердце мое гулко забилось в груди.
– Что, опять?
Директор чуть склонил голову, и какой-то солдат шагнул вперед, рывком поднял меня и посадил на металлическое складное кресло, которое они принесли с собой. Он привязал мои руки к подлокотникам пластиковыми хомутиками – такими наш садовник подвязывал розовые кусты.
– Ноги тоже, – приказал директор. Приятно видеть, что он не забыл, что произошло в прошлый раз.
Когда беззащитная молодая девушка, окруженная вооруженными