культурный бомонд всегда был вхож в мировую элиту, потому что Литва никогда не была культурной пустыней. Поэтому и профессора отличались новыми, более гибкими взглядами на искусство. И они не отрицали право учеников на профессиональный поиск. Я просто кайфовал от занятий! Со своей, уже тогда вырисовывавшейся романтическо-мистической манерой письма, я вписался в ритм жизни города. Мои работы отбирали на серьезные международные выставки, в том числе и в Париже. Стоит ли для читателя этой книги уточнять, что у Парижа еще в конце XIX века сложился имидж столицы мировых искусств? Поэтому для меня быть выставленным в популярнейших галереях мировой культурной Мекки стало первым серьезным признанием. Я начал зарабатывать Имя. И параллельно с этим наконец-то начал позволять себе не только работать, но и жить! Смотреть по сторонам, ходить на выставки, в кино, в кафе, влюбляться.
Но… Не будь это моя судьба, если бы все в ней шло последовательно и гладко. Я влюбился. Очень серьезно. Опять появилась девушка. А вместе с ней – Рига.
Она была латышкой. Белокурой и светлоглазой. Я увидел ее в театре в Вильнюсе. Решительно собрался с духом, познакомился, и уже после часа беседы в мою голову впервые в жизни закралась мысль о женитьбе. Каждую пятницу после учебы я садился в автобус и мчал шесть часов по трассе Вильнюс – Рига в гости к своей возлюбленной. Ее семья меня приняла, хотя уже тогда не отличалась особой симпатией к русским. Но все это меня не очень интересовало, потому что я просто наслаждался счастьем. Впервые в отношениях с девушкой от меня ничего не требовали, ни в чем не упрекали, не ждали денег. Это была просто любовь. Мы дорожили каждой минутой, проведенной вместе, и сами старались эти минуты сделать наполненными, счастливыми и запоминающимися. В таком режиме «выходного дня» наши отношения продолжались полгода, и вскоре я уже не мог себе представить и дня без своей возлюбленной. Настроился переводиться в Рижскую архитектурнохудожественную академию, а избраннице сделал предложение. Родители подруги одобрили брак. Меня ждал покой остепененной семейной жизни. Но за две недели до свадьбы моя невеста со своей мамой попали в аварию и погибли… Делать в Риге мне больше было нечего.
В целом Прибалтика для меня, как, впрочем, для всякого советского человека моего поколения, была «нашей» Европой, нашей заграницей. (Иногда мне кажется, что в сознании многих людей она таковой осталась по сей день.) Для меня вдвойне символично, что именно в Прибалтике я, мальчик, выросший в индустриальном Ульяновске, впервые попал в какой-то иной мир: изящный, миниатюрный, готический, сдержанно-интеллигентный. Ведь этот край был родиной моей мамы Оны. И сегодня, вспоминая о прибалтийской «тройке» Таллин – Рига – Вильнюс, в моем сознании возникает сразу целый калейдоскоп образов и картинок из юности: костёлы, кирпичные крыши, узкие улочки, медные шпили, «цветущие» сырой «зеленью». Здесь проходили съемки всех советских фильмов, в которых действие происходило в западном