неважно, – тихо отозвался Марко и взял палочками кусочек змеиного мяса.
– Я знаю, что, когда ты молчишь, ты снова видишь свою Венецию. Во сне ты снова был дома?
– Да, Кубла-хан. Вы, как всегда, правы.
…Днями он учился, думал о Венеции и, после часов, проведенных с Пэй Пэй, засыпал неспокойным сном. Во снах он плыл по родным каналам… и снова вглядывался в туман, в белёсые волокна набегающей с залива дымки.
– Расскажи, где и что ты слышал, Марко, – просил Хубилай дол-гими дождливыми вечерами, когда воздух напоён водой так, что не спасает от дрожи даже открытый огонь очага, только рисовое мутное вино и горячее женское тело. Окружённый юными наложницами, старый воин лежал на верблюжьих одеялах. Да-да, скорее расскажи нам, молодой господин, смеясь искрящимися глазами, просили девушки.
– Есть города, Кубла-хан, где сами стены вызывают в тебе желание побыть ребёнком. Там нет ни опасностей, ни войн, ни гроз. Есть города, в которых ты постоянно преследуем адскими страхами, хотя повода для них нет, но сами улицы источают долгий ужас. Есть города, где красота повсюду, и ты никогда не можешь уснуть из боязни пропустить ещё что-то красивое. Есть города, настолько серые, что ты всё время трёшь глаза, потому что, как ни вглядываешься в такой город, ощущение того, что вокруг никого нет, не покидает тебя. А есть города, где ты постоянно одержим плотским желанием и всё вокруг тебя дышит тем же.
– И все из них ты видел наяву?
– Те, о которых говорил сейчас, я видел сам, Кубла-хан, так же, как сейчас вижу вас.
– А во сне ты видишь только Венецию?
– Да, Кубла-хан.
– Но если ты говоришь, мой мальчик, что каждый город для тебя по-прежнему остаётся отсветом родной Венеции, почему ты не видишь их? Тех, других городов? Почему ты не видишь их во сне?
И с тех пор ночи Марка стали другими. Он входил в свои сны крадучись, как, бывало, сходил на незнакомый берег, чтобы найти пресный родник, и не знал, что за приют ожидает их с отцом в этих местах. Марко входил в упругие объятия сна, проваливаясь назад, затылком, куда-то вдаль, словно падая в тёплую морскую воду. Он плыл по каналам Венеции, чтобы, завернув за знакомый поворот улицы, узнаваемой с детства, оказаться, благодаря волшебству сна, на шумном рынке Арзинги, поклониться храмам Акки, полюбоваться рубинами Басиана. Скоро улицы Венеции и её каналы сплелись во сне с тенистыми арыками Бухары, улочками Богада, её площади стеклись в единое с площадями Сандинфу, её храмы играли отсветом куполов града Константина.
Постепенно тоска о родном городе ушла, как ушло куда-то вглубь воспоминание о запахе молока рано умершей матери. Вновь появилось то же сосущее, как неуёмный червь, чувство, смутное желание нового, то самое, из-за которого он когда-то последовал за отцом и Матвеем в далёкий путь – отвезти масла лампады Иерусалимской в нечестивую языческую Канбалу. Как всё просто было тогда! Христианский