собой на коленях и разглядывал его содержимое – то, что мешало ему хорошо слышать.
– Следует ли мне чаще прочищать уши? – спросил он.
– Нет, господин Ребзамен, ваш ушной канал просто немного был воспален, – услышал Мануэль голос доктора Риттера.
Потом он увидел, как доктор Риттер еще раз вставил воронку в ухо пациенту, заглянул туда и спросил, слышит ли он теперь лучше, и посоветовал прийти снова, как только тот почувствует, что образовалась пробка. Он стоял рядом, когда доктор Риттер кратко обсудил со своей улыбающейся помощницей отчет о медицинском страховании инвалидов и свой распорядок на завтра и наконец отпустил ее в вечернюю мглу.
Только тогда он обнаружил себя сидящим за столом, уткнувшим подбородок в ладони. Он уставился на репродукцию картины Холдера «Женевское озеро», которая висела на стене. За озером сквозь облака вздымался Монблан.
Легкий звук прямо перед ним, на столе, и еще раз. Что-то скатилось на отчет о пациентах. Мануэль взглянул на желтую бумагу и увидел две капли.
Он достал носовой платок и вытер глаза.
Приходилось ли ему плакать, когда он стал взрослым?
Да, тогда, когда он получил сообщение о свадьбе Майи.
И вот опять из-за женщины. Мануэль не сомневался в том, что больше никогда не увидит Еву. Эта женщина точно знала, чего она хочет, она не пойдет ни на какие компромиссы.
А Мануэль вдруг почувствовал, что с огромной радостью увиделся бы с Евой еще, и он не мог объяснить себе зачем.
Его взгляд остановился на кушетке, которой он в последний раз воспользовался, когда одной из пациенток стало плохо. Как странно, что именно здесь все и случилось, когда он поддался неконтролируемой страсти. И как ужасно, что это возымело последствия! Он станет отцом ребенка, которого он никогда не увидит, а Томас и Мириам станут его сводными братом и сестрой. И что теперь? Искать Еву? Для какого-нибудь частного детектива это точно бы не составило труда. И потом? Потребовать у женщины объяснения? Но в чем? Разве он не проявил молчаливое согласие? Может быть, то, что он уже начал? Но ведь они даже не перешли на «ты» во время объятий, такими чужими друг другу они были. Нет, надо не искушать себя этим страстным желанием, сказал себе Мануэль, а исцелиться от него, и он знал, что для этого есть только один способ: он должен истребить свою страсть, как колонию бактерий. Если бы существовал антибиотик против чувств, он бы начал его глотать. Два раз в день.
А Юлия? Должен ли он теперь откровенно ей все выложить?
У Мануэля не хватало опыта такого рода.
В его семье предпринималось все возможное, чтобы избегать откровенных разговоров. Когда одна из сестер его отца развелась с мужем, это долго держалось в тайне от Мануэля и от его брата. Дядя Бернхард в заграничной командировке, так было объявлено официально. Лишь когда Мануэлю было уже десять или одиннадцать лет, он случайно услышал, как его мать говорила по телефону с тетей Эрной об этом разводе, тогда ей пришлось рассказать детям правду, неохотно, заикаясь, словно о чем-то страшно постыдном. Но и это ничего не изменило в отношениях в семье.
Были ли