какую-то объемную фигуру грушевидной формы. – Как здоровенный баклажан, в натуре. И потом – муты ведь разные все, кого чем судьба наделила или… обделила. А эти как на подбор. Здоровенные твари. Не братья-близнецы же они. А то хотел бы я на их мамочку посмотреть.
– Старшие братья, – как-то само собой вырвалось у Стаса.
– Чего?
– А? Ничего, это я так – мысли вслух.
– Интересно, еще кто-то из Кутузовского выбрался?
Стас ничего не ответил. Ему почему-то совсем не хотелось сейчас об этом думать. Вообще ни о чем думать не хотелось. Он лег на землю, подложил руки под голову, стараясь не задевать рану на затылке, и закрыл глаза. Несмотря на все перипетии прошедшего дня и ночи, Стас почти моментально провалился в сон. Организм требовал отдыха, и мысли о сотне человек, цинично расстрелянных в стенах форта Кутузовский, не могли ему в этом помешать.
Разбудил Стаса весьма грубый пинок ботинком в область ребер. Он вскочил и, еще не до конца открыв глаза, стал шарить по сторонам в поисках автомата. Автомат оказался на месте, справа, там, где ему и положено. Рука машинально передернула затвор, и на траву упал патрон, блеснув своей зеленоватой гильзой.
– Бля.
– Тшшш. Спра-ава-а, в ку-уста-ах, – по-змеиному прошипел Макс и указал стволом «Печенега» на темные заросли колючего кустарника, торчащие метрах в тридцати от поляны.
Стас потер кулаками глаза и стал, щурясь, всматриваться в неприветливую темно-серую чащобу. На первый взгляд все было нормально. Кусты как кусты – колючие, густые, стоят себе неподвижно. Но нет, что-то все же не так. С трудом привыкая к свету, Стас постепенно начал различать в кустах еле заметное движение. Нечто большое и черное медленно, бесшумно перемещалось среди хитросплетения тонких шипастых веток.
– К нам идет, – прошептал Максим. – Надо подпустить поближе, чтобы наверняка. Стреляй после меня.
– Понял.
Черная тень ртутью выплыла из зарослей и, описывая зигзаги вокруг деревьев, стала стремительно приближаться к поляне. Волколак полз на брюхе, задрав длинную клыкастую морду. Крупный, раза в два больше матерой собаки зверь, напоминающий громадного волка. Густая шерсть черным саваном окутывала поджарое тело. Матовая, она почти не отражала свет, из-за чего создавалось впечатление, будто среди мокрых веток, поблескивающих капельками росы, перемещается сгусток тьмы с размытыми контурами. Маленькие белые кругляшки незрячих глаз уставились в небо. Треугольные уши, широкие и чрезвычайно подвижные, безостановочно поворачивались из стороны в сторону словно эхолокаторы, улавливая малейшие шумы и безошибочно их идентифицируя. Влажные ноздри на вздернутой мочке носа раздувались, жадно всасывая воздух, отфильтровывая молекулы запаха: сырые ветки и гниющие листья, кора деревьев, пожухлая трава, разлагающаяся тушка полевки в дупле, перья совы вокруг нее, заячий помет, человеческий пот, порох, кровь… Нос зверя анализировал их миллионами рецепторов, чтобы послать информацию дальше – в мозг. А там уже вырисовывалась