и ногами проверил. Плотно стоят, не качаются и не скрипят. Как говорит подполковник – нормуль.
Поднял взгляд над бруствером, присмотрелся. Трассы пулеметов с нашей стороны шли короткими очередями, но часто, порой перекрещиваясь над нейтральной полосой. Так и должно быть.
Двумя-тремя минутами позже вышел подполковник.
– Холодно? – спросил у часового.
– Не так холодно, как противно. Климат здесь сырой.
– На болоте рожденный… – согласился подполковник.
Прикрывая полой шинели огонь зажигалки от несильного, но резкого ветра и еще больше от противника, закурил. Сделав пару затяжек, протянул портсигар часовому.
– Согрейся.
– Не положено на посту, – для порядка отказался тот.
– Если аккуратно, то ничего страшного. Давай заслоню, – оттянул полу шинели, чиркнул зажигалкой, дождался, пока солдат прикурит, и погасил. – Присядь. Увидят огонь с той стороны, в момент мину пришлют. А я разомнусь немного и в случае чего шумну. Сиди.
Подполковник погасил свой окурок, положил его в выщерблину стенки блиндажа и по ходу сообщения вышел в окоп. Часовой в окопе повернулся, чтобы уйти, но подполковник догадался: видел, как он сам курил и дал закурить солдату. Вроде неловко теперь. Предложил и этому. Он, как и первый, сначала отказался, но долго упрямиться не стал. Закурив, солдат из вежливости решил отойти, но подполковник и его усадил на дно окопа.
– Кури спокойно, я посмотрю. – И, похоже, был не прочь поговорить. – Сам откуда?
– С Васильевского.
– Питерский, значит. Можно сказать, местный. А родные где?
– Отец на фронте. На Юго-Западном.
– Переписываетесь?
– Да… Только от него давно уже ничего не было. Месяца два.
– Сам знаешь, сейчас там жарко, не до писем. Фашисты своего фельдмаршала Паулюса освободить пытаются. Не унывай, станет полегче, напишет. А кроме отца есть кто?
– Мать. Здесь, рядом, в Ленинграде.
– Держится?
– Держится. Только… Не самая ж большая она грешница на белом свете. Не понимаю, за что ей так мучиться…
– В Ленинграде всем сейчас нелегко. И бомбежки, и обстрелы. И с продуктами не густо… Ты уж сам не раскисай и ее, по-мужски, поддержи, – попробовал подбодрить солдата подполковник. – Письма почаще пиши. Может, банку консервов или хлеба буханку с оказией переправишь. Отпускают навестить?
– Отпускают. Редко, но отпускают.
– Так война.
– Понимаю. Про войну я понимаю. И про обстрелы, и про бомбежки, и про нехватку продуктов, это я все понимаю. Я не понимаю другого, как могут нормальные люди, соседи, с которыми в одном дворе жили, столько лет знакомы, дружили даже… – Голос у солдата перехватило. Гулко сглотнул. Но голоса тем не поправил и быстрым и хрипловатым шепотом завершил: – Да какие они нормальные… и не люди вовсе…
Подполковник дал время солдату успокоиться и спросил:
– А что такое?
– Тяжелая история. Стоит ли…
– Расскажи.
– В