отказа высока, но она установлена, и притесняющие осознают, что даже самые слабые из людей должны согласиться быть угнетенными. Если бы их целью были податливые куклы или машины, не нужно было бы создавать атмосферу страха и назначать цену участия – с этой стороны мнимые идеалы угнетателей были высмеяны Олдосом Хаксли (роман-антиутопия «О дивный новый мир»), Джорджем Оруэллом в изображении пролов (роман-антиутопия «1984») и Карелом Чапеком (научно-фантастическая пьеса «Россумские универсальные роботы»).
В отличие от бесконечных игр, конечные ограничены извне, однако оба вида игр похожи тем, что эти ограничения выбираются самим игроком – никто не заставляет нас принимать участие в конечной игре. Игровое пространство само по себе нам не навязывается. Поэтому можно сделать вывод, что все границы конечной игры созданы самим игроком.
В конечных играх между обусловленной необходимостью оставаться в игре и действительной свободой игрока покинуть игру в любое время лежит пропасть, и мы как участники конечных игр чаще всего просто закрываем глаза на данную свободу.
Такое маскирование свобод присутствует во всех конечных играх. Игроки намеренно забывают о, по сути, добровольной природе их игр, и, к сожалению, теряют какой-либо интерес к соревнованиям.
Уже с начального этапа игры каждая ее часть или позиция должна восприниматься с соответствующей осознанностью: игроки должны ощущать себя учителями, толстыми или худыми, матерями, а не быть ими. Однако мы делаем даже больше: мы заставляем других видеть в нас тех, чьи роли мы играем. Как говорил Бернард Шоу, проявлением актерского мастерства будет не та игра, в которой мы увидим женщину в роли Офелии, а такая сцена, в которой Офелия будет выступать в качестве этой женщины. Если актриса способна сыграть именно так, мы не будем видеть поставленные эмоции и слышать заученные слова, а наслаждаться искренними чувствами и речью. В определенной мере такая актриса не воспринимает себя играющей роль, но все равно показывает прорепетированные эмоции и с чувством говорит заученные строчки. Ее выступление, каким бы живым оно не было, поставлено, и все эти слова и состояния относятся к роли, а не принадлежат самой актрисе. В актерской профессии даже существует требование, что актер не должен ассоциировать себя с ролью. То, что актриса ощущает как человек, никак не стыкуется с чувствами Офелии, и не должно появляться в ее игре.
И конечно же такая актриса ни на секунду не оставит мысль, что она лишь играет роль. Она не забудет, что она специально скрывает свое истинное «я» для исполняемой сцены, что она сделала выбор именно здесь и сейчас жить, как Офелия. Мы также в качестве зрителей не забываем, что мы являемся зрителями. Даже если мы видим в актрисе Офелию, мы не сомневаемся, что в действительности это не она. Мы согласны на маскировку ее «я», мы не препятствуем ей играть эмоции, чтобы воздействовать на нас.
И мы не забываем, что позволяем актрисе делать то, что она делает.
То же самое происходит с любыми ролями.