бы оказаться в центре круга, а не я. Но никто из девочек почему-то ни слова не сказал ей. Мне же стоило лишь поднять на неё глаза и увидеть, как она хороша, чтобы понять причину.
Когда человек настолько красив, что тебе хочется снова и снова смотреть на него, чтобы запомнить его облик, когда он намного красивее того, что ты в силах удержать в своей памяти, значит, он может делать всё что угодно. Даже ничего не есть на перемене.
Презирая толпу, не имевшую к ней никакого отношения, Людовика прошла сквозь ограду из инквизиторских завтраков и встала рядом со мной. Посмотрев в лицо каждой из одноклассниц, она строго приказала:
– Уходите.
Ограда мигом разомкнулась и растворилась. Первой поспешила удалиться самая высокая и крупная девочка. Либеро и Фурио всегда говорили: чемпион мира в тяжёлом весе сразу понимает, когда перед ним оказывается человек лёгкого веса, который может его нокаутировать.
Всё равно не очень понятно. Чтобы стать настолько же высокой, насколько красива Людовика, этой большой девочке нужно было бы вырасти ещё метров на десять. По меньшей мере.
– Спасибо, – сказала я, выражая Людовике всю благодарность, какой преисполнилась.
Людовика остановилась передо мной и с превосходством, приводящим в трепет, спокойно приказала:
– Прочитай Аве Мария.
Я растерялась. Не этого я ожидала от моей блистательной спасительницы.
– Я так и думала… – улыбнулась она.
Людовика стала медленно обходить меня, оглядывая с ног до головы и наоборот и при этом сильно вытягивая ступни в балетных туфельках из белого шевро.
– Прочитай мне Ангел Божий, – предложила она, немного подумав. – Славься, Царица?
Только один шанс из миллиона был за то, что она шутит, но я ухватилась за него, подобно моему отцу – он привязывал себя к камню, над которым трудился, стоя на крохотном выступе с дрожащими от напряжения ногами, – и улыбнулась ей.
Людовика остановилась передо мной. Ноги вытянуты в струнку, а ступни так развёрнуты в разные стороны, что, казалось, их неудачно привинтили к пяткам.
Несмотря на странные положения, которые принимало её тело, в движениях Людовики оказалось столько изящества, что ей достаточно было лишь поднять руку, чтобы совершенно загипнотизировать меня.
– Если скажу тебе «Хвала Господу Иисусу Христу», что ответишь?
– Дасвятитсяимяего, – машинально и бесстыдно повторила я слова, которые, едва попав в Колледж, уже много раз слышала от сестёр.
– Ммм…
Если бы меня не трясло от волнения, Людовика, возможно, и не заметила бы, что я схитрила.
– Ладно, это не в счёт. Ты слышала, что говорят сёстры.
Она даже умна оказалась. Красива и умна. Когда же стану красивой и умной я?
– А если я велю тебе…
На какой-то миг я смогла задаться вопросом, отчего позволяю ей так обращаться с собой, и даже едва не взбунтовалась. Потому что она красива – таков был ответ, который мог парализовать меня на всю жизнь. И в таком случае бабушка должна была бы объяснить мне,