деле живые деньги, чеканит их как монеты. Если ты вещь – телега, лошадь, раб, – твоя цена определяет твои шансы. Аджарри поняла, где ее место.
Оно в Джорджии. Приказчик с плантации Рэндалла купил ее за двести девяносто два доллара, несмотря на появившуюся у нее пустоту во взгляде, из-за чего она производила впечатление тупицы. И до конца жизни она носа не высунула с плантации Рэндалла. Здесь, на этом острове, откуда не вырваться, и был ее дом.
Замуж бабка Коры ходила трижды. Она питала слабость к широким плечам и большим рукам, так же, как и старик Рэндалл, хотя у хозяина и рабыни были для этого разные основания. Обе плантации Рэндалла могли похвастаться богатым поголовьем рабов: в северной части – девяносто негров, в южной – восемьдесят пять. Обычно выбирала сама Аджарри, когда выбирали ее – смирялась.
Ее первый муж очень уж пристрастился к кукурузному виски, под воздействием которого столь любимые ею большие руки превращались в большие кулаки. Поэтому Аджарри недолго горевала, когда его уводили прочь, – хозяин продал его на сахарную плантацию во Флориде. Потом сошлась со славным парнем с южной части плантации. Пока его не прибрала холера, он любил пересказывать жене Библию – его бывший хозяин, когда дело касалось рабов и религии, придерживался прогрессивных взглядов. Ей нравились библейские истории и притчи. Белые в таких вещах знали толк. Разговоры о спасении души африканцам были ой как в жилу. Несчастные сыны Хама. Ее последнему мужу проткнули уши за то, что мед воровал. Пока умирал, из ран гной так и шел.
От своих мужей Аджарри родила пятерых детей. Все они появились на свет на дощатом полу хижины, на одном и том же месте. Она частенько грозила им за непослушание: вот тут я вас родила, тут и обратно засуну, коли мать слушать не будете. Научишь их повиноваться себе, так они, глядишь, станут повиноваться хозяевам и на том выживут. Двое померли от лихорадки, бедные. Один, когда играл, наступил ножкой на ржавый лемех плуга и умер от заражения крови. А младшенький, как его хозяин по головке деревянным чурбаном ударил, так глаз больше не открывал. Один за другим. Но зато, как сказала Аджарри женщина постарше, никто их от нее не отрывал, чтобы продать. Это верно, в то время Рэндалл негритят продавал редко. Так что хоть знаешь, где умерли и от чего. Единственным ее ребенком, дожившим до отрочества, была Мэйбл, мать Коры.
Аджарри умерла среди хлопка; комки белой ваты вздымались вокруг нее, словно белые буруны свирепого океана. Последняя из своей деревни, отдавшая концы прямо на поле из-за гули в мозгу, когда кровь хлынула из носа и на губах выступила белая пена. Прямо среди рядов хлопчатника. А где еще ей было умирать? Свобода предназначалась другим, гражданам града Пенсильвания, бурлившего жизнью где-то на Севере, за тысячу миль отсюда.
В тот воскресный вечер, когда Цезарь обмолвился о подземной железной дороге, а Кора отрезала: «Нет», – в ней заговорила бабка.
Три недели спустя она сказала «да».
На этот раз в ней заговорила