уж было приуныли больничные обитатели, как прискакал зам командира части по воспитательной работе подполковник Ковач и поднял на уши весь госпиталь.
Подполковнику отчаянно не везло в этот день. Всегда бодрый и энергичный, он обычно начинал день с пробежки, невзирая на погоду и физическое состояние, которое иногда случалось изрядно похмельным. Далее, заряженный позитивом, как кролик энерджайзер, он учинял карательные рейды по ротам, капая на мозги ротным и взводным, попутно проводя короткие поучительные беседы с личным составом, засчитывая их как политинформацию. Ввиду такой активности, для командования части, он считался полезным чудаком, которое “хождением в народ” себя не обременяло. Но в этот день все пошло наперекосяк. Начало катастрофы было заложено ночью, когда Ковач решил прогуляться по надобности. Какой-то чёрт вселился в любимого кота жены, который воспринял бредущую ночную фигуру подполковника как личного врага. Издав боевой клич, котяра атаковал из-за засады босую ногу и надкусил большой палец врага. Обалдевший от такой наглости Ковач, во-первых, резко проснулся, а во-вторых, вспомнив лихую молодость, совершенно машинально прописал оборзевшей животине штрафной удар со свободной ноги. Это было самой большой его ошибкой. Извиняла его лишь природная рефлекторность, как реакция на внешний раздражитель. Но для полного алиби нужно было ещё уверенно пролепетать, что “он первый начал”. Пролепетать удалось, а вот уверенности по-видимому и не хватило. Поэтому в ответ он получил не только половину бессонной ночи из-за болезненного пальца, но и испорченное утро от неприятного разговора с женой по поводу хромоты её любимца. Контрольный выстрел произвёл кот, нагадив в любимые кроссовки подполковника. Оскорблённый до глубины души, Ковач позорно ретировался из дому, провожаемый презрительным взглядом засранца, возлежащего на кухонном подоконнике. С таким прескверным настроением он ни свет, ни заря ворвался в расположение части, строя злобные планы боевой взбучки любому подвернувшемуся организму цвета хаки. Первым на себя удар приняли передовые части – наряд контрольно-пропускного пункта. На удивление подполковника, наряд нёс службу точно по уставу, встретив его бодро и с чётким докладом. Это бы прокатило в любой другой раз, но не в этот. После пятиминутного ора, в который Ковач вложил всю скорбь наболевшего домашнего унижения, наряд в полном составе был отправлен на гауптвахту. Настроение подполковника стало налаживаться, но первая жертва его только раззадорила. На всех парусах, подобно пиратскому бригу, настигающему гружёный золотом галеон, Ковач ворвался в помещение штаба и оторопел от увиденного. Дежурный по части, подставив кривонугую табуретку, которая не складывалась только благодаря честному слову и удерживающему её часовому, тянулся к верхушке знамени, на котором красовалась офицерская фуражка. “Отставить!” – завопил обалдевший Ковач. Часовой, услышав начальственный голос, вытянулся по струнке, табурет крякнул и сложился, лейтенант с повязкой дежурного